- Ты меня обманул, сволочь! – заорал Муммол, и потянул из ножен меч. – Конец тебе!

- Эй, погоди, дружище! Не горячись! – примирительно поднял руки Леодегизил. – Тут какая-то ошибка! Да я тебе девой Марией и святым Мартином клянусь, что никто тебя убивать не собирается! Побудь здесь, я сейчас все улажу.

Пока Муммол переваривал сказанное, герцог выскочил на улицу, где увидел своих воинов, окруживших «верных» Муммола. Те уже сыпали оскорблениями, и вот-вот должны были сцепиться между собой. Бургундских бойцов было существенно больше.

- Я вам что сказал, олухи?! – заорал на своих воинов Леодегизил. – Я вам велел перебить их! А почему они ко мне в дом вломились? Прикончить всех!

«Верные» были убиты быстро, а вот с Эонием Муммолом пришлось повозиться. Отважный граф был в броне и шлеме, и сразил немало врагов, прежде чем бургундские франки не подняли его на копья. Сагиттария, который вышел на улицу и тоже ждал неминуемой смерти, окружили враги с окровавленными мечами.

- Вам, святой отец, в лесу бы спрятаться, - участливо сказал десятник с длинными усами и чисто выбритым затылком. – А то, неровен час, погибнете здесь. Капюшон на голову набросьте, вас и не узнает никто. И бегите, святой отец, отсюда. Со всех ног бегите!

Сагиттарий выдохнул с облегчением, мелко перекрестился и набросил, как и советовал ему богобоязненный воин, капюшон на голову. И он даже не успел заметить, как тот же воин с хеканьем махнул мечом. Голова мятежного епископа вместе с отсеченным капюшоном покатилась по земле, уставившись в ясное аквитанское небо удивленными глазами.

1 – цитируется по источнику.

Глава 29

Год 6093 от Сотворения Мира (585 от Р.Х.), 4 июля. Орлеан. Бургундское королевство.

- Долгих лет королю! Слава! Славься, наш король! – нестройные приветствия оглушили Гунтрамна, когда он вошел в Орлеан. Крики, что доносились до него, были на трех языках. В этом городе звучала латынь, сирийское наречие и даже язык иудеев, коих в Галлии тогда было несметное множество. Особенно много их было на юге, в Марселе и Арле. Гунтрамн иудеев ненавидел, каки полагается доброму христианину, и много раз крестил их под угрозой казни. Это было единственное, в чем они были схожи с братом Хильпериком. Тот тоже в своих владениях крестил иудеев сотнями, а те, зная свирепый нрав короля, шли на это, боясь кары господней. Хильперик не терпел ослушания, и его палач достиг немыслимых высот в деле вырывания глаз, приближаясь в этом деле к мастерам из самого Константинополя. И только на языке франков король не слышал приветствий. Город этот так и остался римским, хоть и пал старый Рим добрую сотню лет назад.

Орлеан не изменил ему, отказав в притязаниях Гундовальда, и король благосклонно кивал налево и направо, приветствуя горожан. Как и полагается отменному хитрецу, Гунтрамн после общей с собственным племянником победы, поехал в Париж, чтобы этому самому племяннику подложить хорошую свинью. Ну, и его возлюбленной матери Брунгильде тоже. Хотя, кого он обманывает? Очередная подлость бургундского короля предназначалась именно невестке, а не ее недалекому сыну. Того вообще мало что интересовало, кроме ловли рыбы. Не король, а крестьянин какой-то. Тьфу! Гунтрамн принял предложение Фредегонды и станет крестным ее сына. Этим он признает его право на Нейстрию, и устранит последние сомнения в том, что мальчик настоящий сын Хильперика. Не в последнюю очередь он это сделает из-за того, что именно Брунгильда тайно поддерживала Гундовальда, и даже сейчас, не боясь гнева короля, приняла у себя бунтовщика Ваддона. Тот, бросив своих сыновей, помчался в Мец, и там вымолил себе защиту. Где-то в своих владениях прячется мятежник Дезидерий, укрепляя и без того неприступную виллу. Негодяй Бозон тоже скрылся в ее землях, поделившись частью несметных богатств, что он смог награбить за свою беспокойную жизнь. Что ж, Гунтрамн достойно ответит этой интриганке. Вся ее семейка такая. По слухам, ее дочь Ингунда в Испании вместе со своим муженьком мятеж против законного короля подняли. Принцу самому на трон не терпится сесть. Постоянные неурядицы за Пиренеями привели к тому, что непрерывную грызню за власть назвали «готской болезнью», и именно ей была больна Брунгильда в самой тяжелой форме. Никак успокоиться не может.Что ж, она скоро узнает, что Фредегонда останется королевой, а у ее сына появился мощный противовес в лице двоюродного брата, который тоже станет крестным сыном Гунтрамна, и его возможным наследником. Бургундский правитель оставался верен себе. Он всегда стравливал между собой королей, оставаясь в стороне, и получая все выгоды от этого. Так и сейчас. Наглая интриганка Брунгильда была ему, как кость в горле, а ослабленная Фредегонда, которая напоминала волчицу с вырванными клыками, будет постоянно беспокоить ее, к вящему удовлетворению бургундского короля. А иначе для чего нужна эта опасная баба? Он прихлопнул бы ее одним ударом, словно комара. А пока… Пусть живет и кусает жену ей же убитого родственника.

Герцог Леодегизил, который ехал с королем стремя в стремя, наклонился к Гунтрамну поближе и шепнул:

- Смотри, мой король, как иудеи надрываются! Ведь громче всех тебя приветствуют! Царем земным величают. Я слышал, что они уже целую делегацию составили. Придут на местных христиан жаловаться. Те в прошлом году синагогу спалили. Не иначе, будут просить, чтобы ты за свой счет ее отстроил.

- Да не бывать этому! – вскинулся Гунтрамн. – Не терплю это племя. Не пускать их ко мне! Сам с ними разберись.

Герцог понятливо кивнул головой. Он стал вторым лицом в королевстве, и властью обладал теперь просто невероятной. Они с государем двигались к базилике святого Авита, где их ждал епископ Турский Григорий. Невысокий болезненный священник мало изменился за те годы, что его не видел Гунтрамн.Он был все так же худ и подвижен, лишь умные ясные глаза окружила тонкая сетка морщин. Виски Григория присыпало мукой седины, но старым он не выглядел вовсе, хотя и перешагнул уже сорок седьмой год. Согласитесь, возраст вполне почтенный.

- Государь! – смиренно склонился епископ. Гунтрамна за его щедрость к церкви Григорий боготворил. – Вы оказали нам честь. Вкусите святых даров!

- И вкушу, - ответил, не раздумывая, король и отпил из чаши, что поднес ему священник. Этого епископа Гунтрамн