еще полгода ковыряться.

Пришлось подчиниться. Мы забрали вещи, уселись в «УАЗик», хлопнули дверцами с характерным металлическим лязгом и автомобиль тут же сорвался с места. Я поздоровался с шофером:

— Как дела, Михалыч?! Как твой радикулит? Все также лечишь пчелами? Я тебе привез лекарство из Югославии, оно тебя мигом вылечит.

Усатый водитель улыбнулся:

— Да ладно тебе. Терпимо мне. Временами только, перед дождем, схватывает.

Терехов сидел рядом со мной на заднем сиденье. Он пихнул меня в бок:

— А как же мне? Привез что-нибудь? Ты в Югославии был?

Я кивнул.

— Конечно. Тебе и Рэму белые камешки с побережья Адриатического моря. Ракушки. Очень красивые. Ты можешь положить их на пианино.

«УАЗик» прыгал по кочкам, потому что мы сейчас ехали по грунтовой дороге, а Михалыч не жалел машину, чтобы поскорее выбраться на асфальт. Ласточки стремительно пересекали нам дорогу и улетали в небо, ловя комариков на ходу.

У Терехова огорченно вытянулось лицо.

— Камушки? Ракушки? И все?

Я улыбнулся.

— Нет, конечно, я шучу. Тебе и Рэму дубленки. Говорят, тут они в жутком дефиците. Надеюсь, подойдет.

— Вот это другое дело, — широкое лицо Терехова растянулось в улыбке. И он тут же снова спросил: — А для Лидии? Тоже что-нибудь привез?

— Она обойдется ракушками. В них можно послушать море, — ответил я.

Остаток пути Терехов пытал меня расспросами о том, как мне жилось в Югославии. Я рассказывал всякие байки, одновременно следил за дорогой и прикидывал, кто мог убить специалиста эколога.

Судя по тому, что с ним расправились прямо перед выступлением, это могло быть вызвано двумя причинами. Первое — это аффект, кто-то действовал необдуманно и во время вспышки ярости или другой сильной эмоции. Тогда улик будет больше, шансы найти преступника гораздо выше.

Второе — это может быть связано с работой. Тогда придется попотеть, чтобы найти убийцу.

Мы проехали Петергофское шоссе, выбрались на проспект Стачек, оттуда на Садовую. Дальше проехали на Литейный проспект, оттуда через одноименный мост переехали на другую сторону Невы, к Лесному проспекту. Все это время я рассказывал Терехову историю, как с помощью гипноза избавил маршала Тито от мигрени.

— Да ты все придумал, — Терехов недоверчиво покачал головой. — Тебя бы и близко не подпустили к Тито.

Я улыбнулся.

— Еще вчера я разговаривал с Андроповым и Щелоковым. Обращался на ты и даже получил визитку от министра. Вот она. Думаешь, мне не удалось бы добраться до Тито?

Терехов изумленно посмотрел на визитку Щелокова. Потом поглядел на Белокрылову.

— Это правда, шеф?

Девушка рассеянно кивнула. Она тоже о чем-то размышляла.

— Он назвал Андропова Юрой, — ответила она.

Терехов недоверчиво покачал головой.

— Все равно не верю.

Мы подъехали к зданию политеха и машина остановилась на стоянке. Белокрылова поправила прическу и выскочила из машины. Я отправился за ней.

Пока мы ехали, погода быстро изменилась. Жара спала, небо нахмурилось, по улицам задул холодный ветер, почти недвусмысленно предупреждающий о скором дожде. Надо же, какая капризная погода, утром солнце, а вечером дождь.

Ворота, территория, внутренние площади заполнены озабоченными студентами, вечно куда-то спешащими и живущими предстоящей сессией. Впрочем, многие сидели на скамеечках, болтали, пили газировку, смеялись и веселились. Нас многие студенты проводили внимательными взглядами.

— А здесь очень интересно, — Терехов улыбнулся симпатичной студентке. — Может, мне все-таки поступить в аспирантуру?

— Для начала ты доложишь, чем вы тут занимались во время моего отъезда и почему ты до сих пор не допросил Прокофьева по делу фарцовщиков, — сухо заметила Белокрылова. Ей не понравилось, что мы глазеем по сторонам, рассматриваем студенточек в коротких юбочках.

Мы вошли в здание, поднялись по небольшой лестнице, через несколько переходов добрались до актового зала. До того самого знаменитого Белого зала, я в нем как-то выступал для студентов-выпускников, в рамках молодежного фестиваля. Помню его ослепительно белые потолки, высокие арочные окна, дворцовый интерьер и огромные роскошные хрустальные люстры. Великолепная акустика, позволяющая выступать без микрофона.

Но сейчас вовнутрь актового зала мы не вошли, преследовали мимо двустворчатых деревянных дверей, украшенных резьбой, хотя я и сопротивлялся. Мне хотелось поглядеть, как выглядит Белый зал сейчас.

— Пойдем, Ян, — позвала Белокрылова. — Там сейчас идет научная конференция. Нам нужно идти дальше.

Я с сожалением последовал за ними через фойе к коридору.

— А вы знаете, что в 1919 году в этом зале Лев Сергеевич Термен изобрел самый тонкий в управлении музыкальный инструмент? — спросил я на ходу, ткнув большим пальцем за спину, в сторону актового зала. — Он называется терменвокс. Ученый сделал это в лаборатории, она находилась здесь же, в хорах Белого зала.

Терехов пожал плечами, а Белокрылова ускорила ход.

— Терменвокс, — пробормотал я. — Какое оригинальное название. Оно так и играет на устах. Слышите музыку? Только попробуйте произнести! Терменвокс.

Мы прошли по просторным широким коридорам, очутились возле запасного входа и встретили тут Аксакова и Наварскую. Вместе с другими милиционерами и криминалистами они стояли рядом с оцеплением. В небольшом переходике между коридорчиками лежал труп мужчины с багровым опухшим лицом.

— Шеф, с приездом, — сказала Наварская и улыбнулась мне. — Привет, Янчик, я рада тебя видеть. Хорошо, что ты приехал, это дело как раз по тебе.

Аксаков даже и не думал улыбнуться, он стоял, скрестив руки на груди, в темно-синем костюме и голубой рубашке в легкую полоску, а еще с черным галстуком. За этот год, что мы не виделись, он стал еще мощнее, видимо, все также ежедневно ходил в спортзал, на плаванье и на борьбу. Крепко пожал мне руку.

— Я тоже по вам соскучился, давненько мы не виделись, — ответил я.

Белокрылова направилась к трупу.

— Ну, что там у нас? Что откопали?

Наварская потупила глазки, ответил Аксаков.

— Убитого зовут Бокин. Он известный ученый, эксперт в области охраны окружающей среды. Сотрудник комитета геологии и охраны недр. Часто ездил в командировки, мотался по всему Союзу, ближнему и дальнему зарубежью. Должен был выступить на конференции с важным докладом. Его задушили шнуром от микрофона.

Рядом с трупом я обнаружил еще одного сотрудника органов. Следователь из городской прокуратуры, мужчина лет пятидесяти, высокий и спокойный, в сером костюме, чуть лысеющей головой и седыми усами. Трутнев Сергей Александрович, как он представился.

Видно, что всего навидался, даже еще похлеще, поэтому ничем не удивить. Он имел привычку поглаживать усы перед ответом и морщить высокий лоб.

— Мы думаем, что это преступление страсти, — сказал он. — Я уже поговорил с коллегами Бокина. Он получил записку перед тем, как уйти. Вот, смотрите.

Он подал смятый листок бумаги. «Надо срочно поговорить. Жду у служебного входа. Катя». Напечатано