себя и впадали то ли в панику, то ли в пьяный угар.

Скамьи и столы начали сталкиваться друг с другом, с них падали женские сумочки, посуда, курительные трубки, фарфоровые вазы и таблички с именами. Переполох стоял такой, что пароход стал слегка раскачиваться, кренясь то в одну, то в другую сторону.

– Эй! Успокойтесь! – крикнул Альберт во всю свою зычную глотку, прежде чем Рина успела заткнуть ему рот.

Вещи, услышав человеческий голос, направили все внимание на юных Шегри.

– Все хорошо! – весело сказал им Альберт. – Мы Виндеры! Мы пришли вас спасти! Мы знаем, как…

И тут случилось то, чего так боялась Рина – вещи всем скопом бросились на них. Возможно, конечно, они хотели просто поговорить, искали спасения, пытались понять, что произошло, но летевшие навстречу столовые приборы, в которые предпочли вселиться несколько гостей, не оставили Рине шанса подумать. Она дернула Альберта за шиворот и прыгнула в озеро сама.

Казалось, что они плюхнулись в громадный бокал чая со льдом. Вода обжигала холодом, тут же просочившимся со всех сторон через одежду. Левую ногу свело судорогой. Некоторое время Рина ничего не видела и не слышала, а, вынырнув, не сразу смогла дышать. Испуганный Альберт появился рядом.

– Рина! Ты как?!

– Ногу свело! – Она пыталась растереть ее под водой, но руки тоже плохо слушались.

– Не бойся, я тебя держу!

– Я не утону, Альберт! Это озеро слишком соленое!

Пароход не понял, что произошло, и продолжил путь как ни в чем не бывало. Вещи столпились у открытой двери шумной толпой и смотрели на Виндеров во все части своих тел.

Страх оказаться убитой ими резко сменился страхом умереть от холода. Брат и сестра оказались далеко от берега, и тот едва просматривался сквозь туман, а впереди все еще стояла завеса такой густоты, что никакого острова не получилось бы разглядеть и в помине. И в этой завесе постепенно терялся пароход, не заметивший пропажи Виндеров на своем борту.

– Эй! – крикнул ему Альберт. – Погодите! Постойте!

Но его громкий голос осип от холода или испуга. Рина тоже пыталась кричать – бесполезно. Она даже не смогла взвизгнуть по-настоящему, когда что-то сильно пихнуло ее в бок. Это оказалась деревянная лакированная скамья с резной спинкой, одна из тех, что находились на нижней палубе. Она, должно быть, не рассчитав скорость, вылетела через дверь прямо в воду и теперь злилась из-за этого.

– Не пихайте меня! – оттолкнула ее Рина. – Это вы виноваты! Нечего было так на нас нестись!

– Помогите лучше! – скорее простучал зубами, чем выговорил Альберт. – Нам надо успеть за пароходом! Мы скоро потеряем его из виду! Плыть невозможно в такой холодной воде! А если мы замерзнем и умрем, то и вы никогда не расколдуетесь!

С этими словами он ухватился за скамью, и Рина последовала его примеру. Скамья возмущенно барахталась под их руками.

– Ну же, давайте! – уговаривал ее Альберт. – Мы поможем ногами!

– Или хотите остаться тут в одиночестве и вечно плавать в этой соленой грязи? – надавила на больное Рина. – Дерево, между прочим, подвержено гниению.

Это подействовало, и скамья, так и не сумев освободиться от брата с сестрой, державшихся за нее изо всех сил, поплыла вслед за пароходом. Сперва это получалось у нее неуклюже и грузно, но потом она как будто протрезвела, взбодрилась и набрала неплохую скорость. Рина только и успевала отплевываться от летящих в лицо брызг и дышать в перерывах между тем, как сердце ухало в пятки от холода, чтобы через секунду заколотиться с новой бешеной силой в попытке согреть кровью конечности. Можно было не бояться, что руки разожмутся и выпустят скамью – Рина их попросту не чувствовала. Озерная вода не была ледяной, как в проруби, но для двух маленьких тел и этого оказалось достаточно, чтобы губы тут же посинели, от лиц отлила вся краска и Рина с Альбертом превратились в два дрожащих комочка.

На их великое счастье пароход в итоге заметил пропажу и стал разворачиваться.

– Мы тут! – взмахнул Альберт рукой и снова уцепился за скамью, которая поплыла к судну с утроенной силой. Хорошо, что в спинке была куча прорезей – есть за что удобно ухватиться.

Пожалуй, если бы не эта деревяшка, случайно свалившаяся в воду вместе с ними, Рине с Альбертом пришел бы конец. В таком тумане, даже вернувшись назад, пароход вряд ли сумел бы их найти. Но пока они видели его, шанс оставался.

Когда бело-желтый металлический бок подошел вплотную, сверху сбросили два наполовину сдутых спасательных круга, и скамья тут же попыталась забраться в один из них, барахтаясь так неуклюже, что Рина расхохоталась бы, не будь она такой напуганной и замерзшей. Они с Альбертом не стали цепляться за круги, а подплыли к металлической лесенке, по которой один за другим забрались на палубу. Ногу все еще не отпустила судорога, и Рина даже с помощью брата справилась еле-еле.

Наверху было тихо. Вещи сгрудились у перил и почти не двигались, наблюдая за спасенными, а те, что не смогли пролезть в дверь или не нашли себе места у ограждения, пялились в окна, прижавшись к ним всеми возможными частями.

– Погодите немного! Не уплывайте пока! – сказала Рина капитану.

Альберт помог ей размять ногу, и, когда судорога ее отпустила, они вместе схватились за веревку спасательного круга, чтобы затащить наверх скамью, которая все еще барахталась в воде.

Как только она оказалась на палубе и стала скакать по ней, нервно стряхивая с себя капли, на Рину что-то плюхнулось сверху, и она перепугалась, но это было всего лишь большое полотенце – неужели кто-то умудрился вселиться в него? – а потом на Альберта упало еще одно – с вилки, которая, как оказалось, и принесла им махровое спасение.

На негнущихся ногах Рина проковыляла вглубь застекленной части палубы, где не чувствовалось встречного воздуха, Альберт последовал за ней. Не стоило надеяться отыскать здесь рабочую паровую машину и погреться у нее. Дым из трубы не шел, и Рина не могла объяснить, каким образом пароход издавал гудки. Одно было понятно точно – если они немедленно не переоденутся и не разотрутся, беды не миновать.

– Давай снимай все! – скомандовала Рина, стащив с Альберта куртку.

– Я сам! – забрыкался он, но его тело было меньше, и он явно замерз сильнее, чем его худенькая сестра – лицо стало таким белым, что даже веснушки пропали, а губы синими, словно кобальт из папиных красок, и трясло его так, будто он провел целую ночь в смешивателе для коктейлей