Зайцу было все равно, откровенно пофиг. Нашлись кроссовки, отыскался телефон. Красавица подошла к двери, коснулась ручки.

Сердце Ниршана забилось неровно. Хотелось зарычать, удержать силой. Схватить беглянку, скрутить, вернуть на диван и снова вдохновенно целовать в припухшие, разграбленные им, губы. Однозначно, ему хотелось еще раз повторить. Ласкать, гладить ее точеные изгибы и маленькие формы, запоминать наощупь прекрасное тело. Дышать ею.

– Неужели я так плох? О горе мне! Ты озаришь в последний раз меня средь комнаты моей, – он откинулся на спину, демонстрируя притворное расстройство. И ему можно было бы поверить, если бы гордо вздыбленное мужское самолюбие упорно не показывало в сторону девушки. Наливаясь с каждой секундой все сильнее и сильнее.

Она впервые слабо улыбнулась.

– Кто пожил, на того не угодишь ничем, а тот, кто не созрел, доволен будет всем.

Ниршан рассмеялся. Девушка цитировала Гете в ответ на его строчки из Гете. Значит не угодил? Ей, только что расставшейся с девственностью, случившегося не оценить. Значит, не впечатлил. Почему-то он не поверил. Не поверил, что ей не понравилось. Верно, она с испугу могла и не распробовать.

Уходя, красиво отшила. Он довольно улыбнулся, мечтательно глядя в потолок вип-комнаты. Отчаянно захотелось курить. Пусть идет, далеко не уйдет. Или она плохо знает арктиков. Маленькая и чудесная вьяна, подумал он, довольный всем.

Дверь в квартиру оказалась незапертой. Изнутри доносился вой.

Соня, сидя на диване, голосила навзрыд в колени. Увидев меня, на секунду замолчала, икнула и снова заголосила. Потом опомнилась и вскочила на ноги.

– Ты живая! Не в больнице. Ох, слава Богу. Прости-прости меня, я не думала. Не хотела! Боже, если бы я только понимала. Симка, прости дуру. Это кошмар какой-то!

Я скинула обувь, прошла внутрь, мечтая лишь об одном. Нет, не об одном. Душ, отдых, завтрак и быстрее убраться отсюда. После бурной ночи вид у нас обеих был еще тот.

– Это еще не конец. Слушай внимательно. Если кто придет, ты скажешь…

– Подожди, подожди, – она вытаращила на меня испуганные глаза.– Я ничего не помню.

– Совсем?

Она опустила взгляд в пол.

– Только как заказывали такси, потом клуб и, – она осеклась.

– И?

– И все.

– А танцы не помнишь? Или как сидела на руках, голая, у пяти мужиков. Или как заказывала коктейли?

– У скольки мужиков?!

– Арктиков, – положила перед ней на чайный столик чек.

Глаза у Сони стали похожими на блюдца, и в них отразилась, как в зеркале, шестизначная сумма чека. Она снова заголосила.

– Соня, хватит, прошу тебя. Я все уладила.

– Как?

– Как? – я вздохнула.

Так, что между ног вполне ощущалось нечто припухшее.

– Не важно, как. Важно, если будут спрашивать, ты скажешь, что в клубе была Юлька. Ты поняла?

– Почему? – она посмотрела на меня, с недоумением.

– Потому что она в Австралии, и ее там не достанут. И тебя оставят в покое.

– Ты подставила ее, – она недобро сузила глаза и поджала губы.

– Я спасла твою жопу, Соня.

– Тогда почему Юлька?

– Потому что она в Австралии.

– А ты здесь, – она скептически оглядела меня. Всем своим видом обвиняя меня.

Я молча покачала головой. Не нужно было ехать в клуб. Арктиков можно найти в любом крупном городе.

– Десять коктейлей стоимостью в один семестр обучения. Да, я подставила ее, – отчеканила я. – Назвалась ее именем и твоей сестрой.

Соня взяла чек в руки и, повертев тот, порвала его на мелкие кусочки, посмотрела на меня недовольно и задумчиво.

– И… И что ты там делала?

Я не стала отвечать, прошла в ванну и начала мыть руки, лицо, шею. Все что можно было помыть в мойке. Соня пришла к дверям, задумчиво разглядывая меня. Сама вся набычилась, воткнула кулаки в бедра.

– Ты шептун?

Этого еще не хватало. За такие слова можно загреметь по-полной. Укрывать у себя шептуна федеральное преступление, приравниваемое к терроризму. Пятнадцать лет тюрьмы или вышка. Как суд решит.

– Соня, что ты говоришь?

– Слушай, – она понизила голос. – Я же не дура. Ты приехала из мест, где Афон. Все знают, что это. Все они откуда, ну ты знаешь.

– А ничего, что шептуны это всегда мужчины?

Она всплеснула руками, скрестив их на груди.

– Но ты странная. Признайся. Ты приходишь в клуб посреди ночи, спасаешь меня и потом возвращаешься домой. Не кисло, да? И маман тебе не просто так помогает.

Я бросила на нее осуждающий взгляд, тоже недовольно вздохнула, уткнулась лицом в пушистое полотенце. Перед глазами все еще стояли лица. Добрый дядя – злой дядя. Добрый дядя – злой дядя. Ниршан мне вовсе не дядя. Он вообще никто. Я повесила на крючок полотенцу, но то упорно соскальзывало на пол.

– Мне повезло. Тот арктик. Он другой.

–А-а-а, – у Сони открылся рот, и снова округлились глаза. – Он тебя что?

Я кивнула, засунув полотенце на змеевик. Она прикрыла рукой рот.

– И ты дала?

– А у меня был выбор?

Ей стало стыдно, и она потухла, опустила плечи, прижимая вторую руку к животу.

– И что теперь?

– Скажешь, что твоя сестра. Юлия. И все! Давай поедим, мне скоро ехать.

Она впечатленная покивала.

– Я не хочу. Тошнит не переставая. Там осталось со вчера. Так что, если усну, не буди, пожалуйста.

Я кивнула. Допрос, вероятно, был закончен. И понятно, это отняло у нас все силы.

Соня ушла спать. А я завтракать.

Из кармашка джинсов я достала старинную монету времен Птолемея Третьего. Ее когда-то подарил мне отец. На удачу. Рассматривая ее, обдумывала случившееся.

Способность это всегда чья-то сила. А сила управляет материей. Люди вполне ощущают себя частью материи, особенно, когда кто-то кусает их за жопу, например, акулы. Как можно после такого не верить, что пространство или материя вокруг нас живые? Так говорит Элина. И она права. Не будь у Сони способностей находить неприятности на пятую точку, когда еще я собралась бы с духом и отыскала хотя бы одного захудалого арктика. А так, будто прыжок в прорубь с головой, и сразу в компанию тупорылых акул. Почему тупорылых? Потому что те обитают в тропиках во всех океанах. Отлично чувствуют себя в соленых водах. И часто заплывают на большие расстояния вверх по течению рек. Каким потоком занесло моих бывших дядек (а можно назвать и акул-быков) в провинциальный клуб местной агломерации? Большой вопрос. Они не здешнее начальство, оба столичный бомонд.