Самое главное: определиться с датой! Просмотреть субботы в мае – июне 2009.

Место: Нью-Йорк – отель «Пьер» или «Шерри-Незерленд»?

(Нантакет в июне? Спросить в яхт-клубе.)

Гости: Дрисколлы – 400 человек. Со стороны семьи Нокс?

Позвонить отцу Дину из церкви Святой Троицы на Бродвее.

Прием – банкет? Никакой курятины!

Музыканты – группа мин. 6 человек. Узнать насчет агента.

Рената – платье: Вера Вонг? Сьюки Р.?

Еще: цветы – заказать у К. с доставкой.

Торт – спросить у невестки Барбары Д., где она заказывала тот шоколадно-малиновый.

Подарки гостям – засахаренный миндаль? Бонсай?

Медовый месяц – позвонить Эдгару из турагентства. Тоскана?

– Ничего себе! – не сдержалась Рената, все еще тяжело дыша после пробежки.

Это список дел к свадьбе. К ее свадьбе! Сьюзен составила список к ее свадьбе. Похоже, эта женщина помешана на контроле, один засахаренный миндаль чего стоит!.. Тут она несколько поторопилась!

Рената на чужой территории. Эта кухня нисколько не походила на кухню в доме, где она выросла, – с полом, покрытым линолеумом, старомодным холодильником без льдогенератора и с подставкой для специй, которую Рената смастерила на уроке труда в школе. (Сколько она упрашивала отца переоборудовать кухню, но тот отказывался. Все осталось так, как было при жизни матери.) И уж, конечно, кухня Дрисколлов сильно отличалась от кухни Коплетеров в особняке на Блик-стрит. У Дрисколлов все было как из модного журнала: мраморные столешницы, белые блестящие шкафчики с фурнитурой в виде морских звезд из матового хрома, раковина с изогнутым краном, деревянная чаша с фруктами, начищенные до блеска медные кастрюли и сковородки над кухонным «островом». Наверное, надо было бы восхититься, но Рената решила, что этой кухне недостает души. Она выглядела так, словно там никто никогда не готовил и не ел. Никаких следов человеческого присутствия.

В общем, кухня, а особенно этот дурацкий список до тошноты разозлили Ренату. Ее чуть не вырвало в раковину соком, который она выпила чересчур поспешно. Увидев над посудомоечной машиной из нержавеющей стали телефон, Рената взяла трубку и позвонила Кейду на мобильный.

Три долгих гудка. Он сейчас на яхте, подумала Рената. «Эй, ты меня слышишь?» Сквозь стеклянную дверь, выходящую на террасу, Рената видела лужайку, кусочек пляжа, воду. На горизонте маячили яхты всех форм и размеров. Может, повезло бы больше, если бы она закричала: «Твоя мать уже планирует нашу свадьбу! Она звонит агентам! Устраивает нам медовый месяц в Тоскане»!

Гудки прекратились, как будто кто-то хотел ответить. Потом раздался треск, что-то щелкнуло. В море мобильный не ловит. Рената дала отбой и набрала номер еще раз. Включилась голосовая почта Кейда.

– Это я, – выдавила Рената.

Ее голос прозвучал тихо и робко, словно говорила какая-нибудь молоденькая девчушка, неспособная распланировать собственную свадьбу. Девчушка, у которой нет матери, чтобы помочь.

– Я дома. Позвони мне, пожалуйста.

Нет, какова наглость! Рената бросила трубку. Вот и открылась одна из тайн мироздания. Как и когда женщина начинает ненавидеть свою свекровь? Именно в такие минуты, как сейчас. Рената скомкала листок со списком. Нет, выкидывать нельзя, это единственная улика.

Рената взяла из чаши с фруктами банан, решив восполнить запас калия, но ее переполняла злость на командирские замашки Сьюзен Дрисколл, и потому банан полетел в прохладную тишину кухни. Он ударился о стоявшую на подоконнике вазу с прелестными бегониями. Ваза упала в фарфоровую раковину и раскололась.

– Черт! – выругалась Рената.

Она подняла банан и, мгновенно очистив, в ярости откусила сразу половину, потом оглядела нанесенный ущерб. Можно было бы оставить все как есть, а позже сказать, что вазу опрокинул Мистер Роджерс, хотя, конечно, котик – создание грациозное и вряд ли бы оплошал. Раз уж что-то сломалось, пока Рената одна дома, значит, она и виновата. Так все подумают. Пришлось поступить разумно и убрать за собой. Ваза разбилась на три больших и множество мелких осколков. Рената выбросила большие куски вазы вместе с цветами – скорее всего, никто и не вспомнит, что они здесь стояли! – и смыла мелкие осколки в слив раковины. Следы заметены, осталось только съесть улику.

– Эй!

Рената ойкнула. От неожиданности у нее затвердели соски. На кухню неторопливо вошел Майлз, прижимая к груди спящего Мистера Роджерса.

– Как пробежалась?

– Прекрасно! – Голос прозвучал так, как будто она оправдывается. – Очень жарко.

Она запихала в рот оставшуюся половинку банана.

– Я счсдуврхпрмудш.

– Что-что? – переспросил Майлз.

Рената прожевала банан, глотнула. Отец не уставал повторять, что стоит ей разозлиться или расстроиться, как ее манеры стремительно ухудшаются и она ведет себя как скотина.

– Я иду наверх, приму душ.

– Ладно, – пожал плечами Майлз.

Похоже, его совершенно не интересовало, куда она идет и что делает.

В отличие от душа в университетской общаге, где Ренате пришлось жить все лето из-за работы в приемной комиссии, гостевой душ в доме Дрисколлов предлагал неограниченное количество горячей воды и хороший напор. Утешающее обстоятельство. Рената попыталась успокоиться. От отца она унаследовала вспыльчивость и моментально слетала с катушек. Дэниел Нокс никогда не отличался выдержкой. История с приобретением лифчика перекликалась с историей об украденном велосипеде. Как-то раз, когда Ренате было девять, она забыла запереть велосипед в сарае. Они с отцом жили в округе Вестчестер, в городишке Доббс-Ферри, относительно тихом и спокойном. Куда безопаснее Бронксвилля или Ривердейла, хотя в поездах встречались воришки и прочие отщепенцы, да еще рядом находилась школа для трудных подростков. Поэтому существовало правило: велосипед запирать в сарае. В первый же день, когда Рената забыла об этом правиле и беспечно оставила свой бело-розовый, без скоростей, зато с удобным сиденьем, пластиковой корзинкой и кисточками на руле велосипед у стены дома, его украли. На следующее утро, обнаружив пропажу, Дэниел Нокс прямо в деловом костюме сел на крыльцо и расплакался. Он рыдал. Этот унизительный случай предшествовал истории со слезами в универмаге; именно в тот день Рената впервые увидела отца, вернее, вообще взрослого мужчину, плачущим на людях. В ее памяти навсегда сохранилась картина – он сидит, закрыв лицо руками и прерывисто подвывая, штанины брюк задрались, из-под них видны носки и голые лодыжки. Реакция отца оказалась еще хуже, чем кража, подумаешь, украли велосипед! Тогда она была моложе и добрее, чем в день покупки бюстгальтера, и потому забралась к отцу на колени и, обняв за шею, долго извинялась, пытаясь его утешить. Он вытер слезы – в конце концов, не велика потеря, за сто долларов можно купить новый велосипед, – и жизнь снова вошла в норму. Со временем Рената поняла, что, несмотря на все старания держать себя в руках, она тоже принимает все слишком близко к сердцу. Взять, к примеру, сцену на кухне. Что, если бы Майлз вошел чуть раньше и увидел, как Рената швырнула банан и разбила вазу? Как бы она объяснила свое поведение? «Я разозлилась из-за списка Сьюзен»? Господи, это всего лишь список, перечень мыслей, добрых намерений, и сейчас он лежит, скомканный, на краю раковины в гостевой ванной, и слова расплываются от горячего пара.