Как и сам Друсс-Легенда.

Старик смял письмо и бросил его.

Не возраст угнетал Друсса. Он наслаждался мудростью своих шестидесяти лет, накопленным за долгую жизнь знанием и уважением людей. Иное дело – телесный ущерб, который нанесло ему время. Плечи были все еще могучи, и грудь выдавалась колесом, но мускулы на спине натянулись, как веревки. И в поясе он сильно располнел за последнюю зиму. А его черная с проседью борода чуть ли не за ночь превратилась в седую с чернью. Но острые глаза, глядящие теперь на его отражение в серебряном зеркале, не утратили зоркости. Некогда их взгляд обращал вспять армии, заставлял героических противников отступать с позором и зажигал сердца людей, нуждавшихся в славном примере.

Он был Друссом-Легендой, Друссом Непобедимым, Мастером Топора. Детям рассказывали сказки о нем – настоящие сказки. Друсс-герой, бессмертный, подобный богам.

Он мог бы жить во дворце, мог бы иметь сотню наложниц. Сам Абалаин пятнадцать лет назад, после победы при Скельне, осыпал его драгоценностями.

Но на следующее утро Друсс вернулся в Скодийские горы, в пустынный край, выше которого только облака. Поседевший воин возвратился в свой одинокий приют среди сосен, в общество снежных барсов. Там, в горах, покоилась его жена, с которой он прожил тридцать лет. Друсс тоже хотел умереть там, хотя и знал: хоронить его будет некому.

Эти пятнадцать лет он не сидел сиднем. Он бывал в разных странах и сражался за разных невеликих владык. Но прошлой зимой он пришел в свое горное жилище, чтобы поразмышлять и умереть. Он давно уже знал, что умрет на шестидесятом году своей жизни, – еще до того, как вещун предсказал ему это много лет назад. Он мог представить себе себя шестидесятилетним – но не старше. Сколько его воображение ни пыталось проникнуть за эту грань, там всегда царил полный мрак.

Узловатыми руками Друсс поднес деревянный кубок ко рту, скрытому в седой бороде. Вино было крепкое – он сам делал его пять лет назад. С годами оно стало лучше – не то что Друсс. Но вина уже нет, а Друсс пока еще здесь.

В скудно обставленной хижине становилось душно – весеннее солнце припекало деревянную кровлю. Друсс неспешно снял полушубок, который проносил всю зиму, и куртку из лошадиной шкуры. Могучее тело, все испещренное шрамами, выдавало его возраст. Друсс рассматривал свои рубцы, вспоминая тех, кто нанес их. Эти люди в отличие от него никогда не состарятся – они умерли во цвете лет под его звонким топором. Голубые глаза Друсса взглянули на стену у низкой двери. Вот он висит, Снага, «Паромщик» на языке древних. Стройная рукоять из черной стали с серебряными рунами и обоюдоострое лезвие, что звенит убивая.

Друсс и теперь слышал его сладостную песнь.

– Еще день, брат моей души, – сказал он Снаге. – Еще один проклятый день, пока солнце не сядет.

Друсс вернулся мыслями к письму Дельнара. Оно обращено к воспоминанию, не к живому человеку.

Хрустнув суставами, Друсс поднялся со стула.

– Солнце село, – шепнул он топору. – Теперь только смерть ждет – а эта стерва терпелива.

Он вышел из хижины и устремил взгляд на дальние горы. Кряжистый, седовласый, он казался их подобием. Горы, сильные, горделивые, неподвластные годам, увенчанные серебром, бросали вызов весеннему солнцу, что пыталось растопить девственные снега на их вершинах.

Друсс вбирал в себя красу гор и холодный ветер, словно напоследок вкушая жизнь.

– Где ты, Смерть? – крикнул он. – Где ты прячешься в этот чудесный день? – Эхо покатилось по долине, возглашая: «СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, смерть, смерть… ДЕНЬ, ДЕНЬ, день, день…» – Это я, Друсс! И я бросаю тебе вызов!

Тень легла на лицо Друсса, солнце угасло, и туман окутал горы. Боль пронзила его могучую грудь, и он чуть не упал.

– Гордый смертный! – донесся до него сквозь дымку страдания свистящий голос. – Я тебя не искала. Ты сам гнался за мной все эти долгие одинокие годы. Останься на этой горе – и я обещаю тебе еще сорок лет. Мускулы твои иссохнут, и ум перестанет тебе служить. Тебя раздует, старик, а я приду за тобой, только если ты сам об этом попросишь. Или предпочтешь поохотиться напоследок? Ищи меня, старый вояка, – я стою на стенах Дрос-Дельноха.

Боль отпустила сердце старика. Он качнулся, втянул в пылающие легкие целебный горный воздух и посмотрел вокруг. Птицы по-прежнему пели на сосне, небо оставалось ясным, и горы стояли гордые и высокие, как всегда.

Друсс вернулся в хижину и подошел к дубовому сундуку, запертому на ключ еще в начале зимы. Ключ лежал глубоко в долине. Друсс ухватил своими ручищами замок и поднажал. Мускулы его вздулись, на шее и плечах проступили вены – металл заскрипел, погнулся и треснул. Друсс отбросил замок в сторону и открыл сундук. Внутри лежал черный кожаный колет с блестящими стальными наплечниками и черный кожаный шлем с кокардой – серебряный топор в окружении серебряных черепов. Внизу открылись длинные перчатки из черной кожи с серебряными шипами на костяшках. Друсс надел все это на себя и обулся в длинные сапоги – давнишний подарок Абалаина.

И наконец, взял Снагу, который точно сам прыгнул со стены ему в руки.

– В последний раз, брат моей души, – сказал Друсс. – Пока солнце не село.

Стоя рядом с Винтаром на высоком балконе, Сербитар смотрел, как двое всадников приближаются рысью к северным воротам монастыря. С запада задул теплый весенний ветер, и на заснеженных полях уже проступала трава.

– Теперь не время для любви, – сказал вслух Сербитар.

– Любовь живет во все времена, сын мой. Особенно на войне. Ты уже входил в разум этого человека?

– Да. Он странный человек. Циник по опыту, романтик по призванию, герой по необходимости.

– Как хочет Менахем испытать вестника?

– Страхом, – ответил Сербитар.

Рек чувствовал себя хорошо. Воздух был чист и свеж, и теплый западный ветер обещал скорый конец самой суровой за многие годы зимы. Женщина, которую он любил, ехала рядом, и небо сияло безоблачной голубизной.

– Как хорошо сегодня жить! – сказал Рек.

– Почему именно сегодня?

– Этот день прекрасен. Разве ты не чувствуешь? Небо, ветер, тающий снег…

– Кто-то едет нам навстречу. Похоже, воин.

Всадник, приблизившись, сошел с коня. Его лицо скрывал черный с серебром шлем, увенчанный конским хвостом. Рек и Вирэ, тоже спешившись, направились к нему.

– Доброе утро, – сказал Рек.

Человек, не отвечая ему, сквозь прорези шлема темными глазами смотрел на Вирэ.

– Это ты – посланница? – спросил он.

– Да. Я хочу видеть настоятеля Винтара.

– Сначала тебе придется пройти мимо меня. – Он отступил на шаг и обнажил длинный меч из серебристой стали.

– Погоди-ка, – сказал Рек. – В чем, собственно, дело? Где это слыхано, чтобы путники сражались за право войти в монастырь? – Воин снова не ответил ему, и Вирэ обнажила свою шпагу. – Да полно вам! Это же безумие.