я лежала на земле, прижатая коленом ратника.

— Не делай так больше, — процедил он сквозь зубы. — Никогда. И не расслабляйся.

Атей подскочил и побежал по направлению к дому.

Я присела на землю и посмотрела в его сторону. И это всё?

Он остановился, обернулся и бросил небрежно:

— Что сидишь? Догоняй.

Глава 16. Атей

Как же я мог позволить ей сделать это? И чем думал, когда отвечал на поцелуй?

Я сидел на веранде нашего дома, пил чай с молоком и смотрел на то, как Марайке с Тэклой активно обсуждают метки. Тэкла рисовала их, а потом, верховная чародейка проверяла правильность.

Интересно, сможет ли Марайке мне сделать метку на закрытие чувств? Я знал, что такая есть. Слышал, что ее больно наносить, но зато помогает отлично. Несколько ратников рассказывали об этом.

Я смотрю в чашку и вспоминаю ее поцелуй. Смелая. Я не смог бы сделать это первым. Вообще не могу унять ту дрожь, которая возникает, когда она рядом со мной в обычной обстановке. В спорт зале другое. Там она не девушка, там она ратник.

Отец подошел ко мне и положил руки на плечи.

— Сын, что происходит?

Уже несколько лет он не задавал мне этого вопроса.

— Все нормально.

Отец подсел ко мне.

— Я же не слепой и вижу всё. Ты как в детском саду. Девочка нравится, значит надо за косичку дёрнуть.

Я ухмыльнулся. А ведь он прав.

— Не в моих правилах мешать службу и личную жизнь. Тэкла — служба.

— Я сам прошёл через это почти 30 лет назад. У нас с твоей мамой тоже были сомнения, страхи, но мы знали, что были созданы друг для друга. И я ни о чем не жалею. Уверен, что она сказала бы тоже самое. Были трудности по-началу. Нас отослали в разные части страны, но мы все равно виделись периодически, общались. В итоге смогли создать семью. Когда мы узнали, что под сердцем Мины бьётся сердечко маленького ратника, то ее отправили в декрет. Что ты так удивляешься? У стражей бывают и декреты, и больничные. Даже по уходу за ребёнком, — отец улыбнулся. — Потом, когда ты стал старше, мама вернулась на службу. Сотни у нас были разные и мы никогда не пересекались в бою. Может быть, если бы были вместе, то она не погибла бы.

Отец тяжело вздохнул и положил мне руку на колено. Даже не думал о том, что он может винить себя в маминой гибели.

— Ты чего боишься? Что чародейка тебя превратит в камень или лягушку?

— Нет, — раздражаясь, проговорил я.

— Тогда либо прекращай вести себя как придурок, либо делай шаги. Мне в личном составе не нужны драмы. Худшее, что может быть, вас в разные сотни зачислят. Ну и если будет большой бой, ее отправят в другой округ, так как она менее опытная.

Разговор мне не нравился, но отец был прав. Все мои доводы, почему я не могу быть с Тэклой, фуфло. Я просто боюсь, что мне потом будет больно, если с ней что-то случится. Но мне будет в любом случае больно, без разницы вместе мы или нет.

— Я понял, полковник.

— Не дури, — сказал отец и потрепал мои короткие волосы.

Вечером мы ехали обратно на базу. Тэкла сидела сзади и молчала. Она даже не смотрела на меня.

Было тяжело находится в такой обстановке.

Приехав на место, разошлись по комнатам и она даже не сказала своего короного "давай".

Я сидел в своей комнате и смотрел на стену. Нет, так нельзя. Надо что-то делать.

Взял куртку и вышел из комнаты.

Через час уже сидел за столиком в ночной клубе, на моих коленях крутилась какая-то шалава, от которой разило кислятиной и текилой.

Я пытался отвлечься от мыслей о Тэкле, но, когда эта деваха лезла своим мокрым и противным языком ко мне в рот и пыталась забраться в штаны, то подкатывала тошнота.

Да что за напасть-то такая?

Встав, снял с себя эту бухую швабру и пошёл к выходу.

— Эй, ты чё? — возмущённо крикнула она гнусавым голосом.

Даже не оглянулся. Только плечами передёрнул. Какая мерзость.

Когда добрался до постели, то смотрел на потолок и думал о Тэкле. Думал о ее губах, нежной коже, вспоминал ее голос и глаза.

Не могу так больше.

Я пошёл к комнате чародеек.

Дверь мне открыла Тэкла.

— Тебе чего?

Недружелюбно ни разу, но заслужил, не спорю.

— Маму позови.

Она фыркнула и ушла в свою комнату, оставив дверь открытой.

— Мам, к тебе железный дровосек.

— Тэкла, прекрати! — услышал я голос верховной. — Атей, что-то случилось?

— Могу я с вами поговорить?

— Да, конечно. Проходи.

— Мне надо поговорить с вами наедине.

У Марайке брови поднялись от удивления.

— Ну если так, то пойдём ко мне в комнату.

Марайке всегда была добра ко мне. Я помнил ее с детства. Дарила конфеты, могла наколдовать маленькую снежную тучку, когда я был расстроен. Это было такое прекрасное время.

Марайке закрыла дверь и проговорила:

— Заинтриговал. Что случилось?

У меня был чёткий план, что и как говорить. Но сейчас я стою перед ней и растерял все слова по дороге.

— Мне нужна метка на закрытие чувств, — выпалил и опустил глаза в пол.

— Даже так? — услышал в ответ. — Не нужна.

— Но….

— Нет. Даже не проси. Ты понимаешь, что от этой метки ты вообще ни к кому никогда ничего не сможешь чувствовать?

Это я знал, но мне было всё равно на последствия. Я воин, а не кисейная барышня.

Чародейка обняла себя руками так же, как это часто делала Тэкла, и сказала.

— Сейчас ты не осознаешь, что это может значить для тебя. Ты не сможешь чувствовать не только любовь к конкретному человеку, но вообще ни к кому. Когда у тебя будут дети, то не сможешь их любить. Ты не сможешь сочувствовать человеку, который делится своим горем. Тебе будет всё равно. Ты- воин, а не робот. — Марайке вздохнула. — Твой отец просил такую же метку, после…., — она запнулась. — Но передумал, когда я ему объяснила, что он перестанет испытывать чувства и к тебе. К тому, кто был частью Мины.

Я стоял и смотрел на нее. Перспектива не испытывать вообще человеческих чувств была не очень радужной. Наверное мне стоит лучше себя контролировать и я справлюсь.

— Спасибо, Марайке.

— Не за что, Атик, — проговорила она и обняла меня.

Атиком меня называли только мама и она. Проглотив комок, вставший в горле, ушёл к себе.

Ровно в