проносились с тазиками, кувшинами и полотенцами, сливая каждому на руки. Старейший — иссохший старик в халате и колпаке, возвышаясь посредине всей этой праздничной суеты, — оглядывал входящих важным взглядом и указывал каждому заранее уготованное место. Большое серебряное блюдо, заваленное кусками баранины, перемешанными лапшой, красовалось перед ним.

Дождавшись, когда все усядутся и воцарится тишина, аксакал поднял с блюда два бараньих уха и с поклоном вручил их хозяину и хозяйке, повелевая тут же съесть, напутствуя при этом:

— Любезные хозяева, это вкушать вам, чтобы вы издалека слышали подъезжавших гостей, успевали сварить лучшего барана, угостить гостей досыта от чистого сердца.

Понравившийся тост вызвал шумные возгласы одобрения и обильное возлияние спиртным.

— Нас осчастливила посещением красавица из Кремля! — продолжил старец. — Её профессия — сказочно рассказывать обо всём увиденном и услышанном. Великолепная, скушайте язык ягнёнка, и ваша речь зазвучит песней!

Низко поклонившись, Ника приняла яство и откусила кусочек под поощрительные аплодисменты.

Хоббио и Арсенал заёрзали на подушках в ожидании очереди, но глава застолья плавно перевёл приветственные речи на местных знаменитостей, и оба извелись от нетерпения, изрядно набравшись спиртного. Наконец, вспомнив о гостях, аксакал остановил взгляд на Хоббио:

— Любезный этот фотограф продемонстрировал несравненное искусство запечатлевать мгновения жизни на века. Он видит всё вокруг, не упуская главного. Пусть эти два глаза усилят твою зоркость!

Нику едва не стошнило, когда, рисуясь, Хоббио с победным видом лихо проглотил оба презента, запив гранёным стаканом водки. Оживился и Арсенал, пребывавший в некотором отупении от поглощенных яств и напитков.

— Был бы с нами твой отец, — между тем шептал на ухо Нике перебравший фотограф, — мозг из башки ягнёнка по праву принадлежал бы ему. Парацельз — гений и гарант всех наших успехов!

— Замолчи! — одёрнула его женщина. — И перестань пить! Ты становишься опасен несносной болтливостью!

Арсенал же, заполучив главный приз, разбрасывая жир и кусочки мяса, грыз баранью башку под дружный рёв разгулявшихся. Крупные зубы гиганта выделывали чудеса, и скоро обглоданный череп засверкал белизной.

— Эй, шустрик! — издеваясь, крикнул герой впавшему в ярость сопернику. — Хватай «мыльницу», лепи с меня снимки для столицы! Да гляди, чтобы моя физиономия уместилась в кадр с этим черепом!

— Нет, эта скотина просто напрашивается, чтобы я набил ему морду! — выругался Хоббио, едва сдерживаемый Никой.

— Кончайте лакать оба! — заметалась она между ними. — Завтра отец ждёт нас с деньгами. Забыли? Я с удовольствием бы покинула эти места сейчас, но темнеет, а заблудиться в барханах — трагедия.

Арсенал вразумился раньше и, облепленный расхваливавшими его мощь степняками, выбрался из юрты, отыскал отдыхавшего у колючек дромадера и взгромоздился на животное. Пока наездник не двигался, верблюд вёл себя спокойно. Но из юрты выскочил Хоббио, поднявший соперника на смех, и, не успокоившись, стал тоже подыскивать для себя скакуна.

Выбежавшая на поиски обоих Ника застала ужасную картину: в образовавшемся кругу подвыпивших любопытных два всадника, настёгивая несчастных дромадеров, съезжались в непримиримой схватке. Ника рванулась было в круг остановить побоище, но степняки повисли на ней, а начальствовавший в юрте аксакал грозно вознёс вверх руку:

— Назад, женщина! Это дело мужчин!

Куда девались былое почтение, возвеличивание и пестование! В этих суровых пустынных краях детей и женщин к делам мужчин допускать запрещалось.

Ника рвала на себе волосы: Хоббио затеял недоброе; ревнуя её к Арсеналу, он давно точил на него зубы. Отца поблизости не было, а ведь только Парацельза слушались и побаивались оба.

Между тем схватка уже заканчивалась на вершине бархана, и степняки облепили бойцов, азартно поддерживая криками.

Верблюды, кусая друг друга, сбиваясь грудь на грудь, дрались из последних сил, однако тот, на котором с трудом удерживался Арсенал, начал уставать. Его подводила правая задняя нога, вывихнутая в схватке и искусанная врагом. Когда верблюды падали и барахтались, эта беда была незаметна. Но всадники, жестоко стегая животных нагайками, поднимали их на ноги снова и снова. Тот, на котором гарцевал Хоббио, был молод, сух и жилист, под стать наезднику, ловко управлявшему горбуном. Верблюд Арсенала был старым зверем, в человеческой руке не нуждался и руководствовался собственным нравом. Подчиняясь природе, вопреки командам хозяина, он действовал иначе. Часто это вредило ему, так как он заметно уступал молодому врагу в скорости и крепости зубов. Молодой полосовал его брюхо и ноги, пытался дотянуться до шеи, где билась желанная аорта. До известного времени старому дромадеру удавалось увёртываться и спасать уязвимое место, однако при каждом столкновении делал он это всё медленнее.

Но вот с вершины бархана дромадеры свалились в яму и зарылись в песок так глубоко, что даже ужасная боль от ударов нагайками не могла их поднять. Теперь они вцепились друг в друга зубами, дико вращая огромными глазищами.

Первым сдался тот, который был под Арсеналом, он завалился на бок, отбросил башку на всю длину изъеденной противником шеи, закатил глаза и захрипел. Арсенал оказался под ним, придавленный грузным туловищем и задней ногой. Горбун, управляемый безжалостным Хоббио, добрался до шеи врага и вгрызся в неё острыми могучими зубами; мгновение — и фонтан чёрно-бурой крови вырвался со свистом в небо.

Застонал и Арсенал, не в силах столкнуть с себя умиравшее животное, в агонии копытом сдавившее ему грудь и перекрывшее дыхание. Ему грозила смерть от удушья. Не в силах что-либо произнести, умоляя, он выкатил глаза на Хоббио. В его горле булькало, рот не закрывался, живительный воздух перестал проникать в лёгкие.

Промедли Хоббио мгновение, и его соперник ушёл бы в иной мир, навсегда перестав доставлять беспокойство, но дикий вопль раздался за спиной. Это Ника почуяла неладное. Хоббио бросился к врагу, сбросил копыто и рывком высвободил тело Арсенала. Не двигаясь более, он долго дожидался, пока толстяк откроет мутные глаза.

— Слышишь меня, боров? — прошипел Хоббио, нагнувшись над ним. — Не крутись возле Ники! Не целься на неё и её денежки! И на Парацельза не надейся, пока я жив!

К верблюдам и всадникам, пересыпанным песком, отчаянно вопя, бежали люди. Ника бросилась к Хоббио. Но тот, словно не замечая её, поднялся без посторонней помощи; безумная улыбка блуждала по его тонким губам. Он по-хозяйски обтёр верблюжью кровь с рук белой рубашкой Арсенала и, не оборачиваясь, бросил подбежавшей девушке через плечо:

— Жирного спасай, горбун его покалечил.

Ночь сюрпризов

— Папочка! — В комнату Ковшова протиснулась детская курносая головка, и звонкий голосок Танюшки оповестил: — Это к нам дядечка Петечка притопал. Принимай, пожалуйста, гостя.

— Веди сюда, дочка, этого никудышного Петечку, я ему устрою заслуженную баню! — Данила оторвался от стола, заваленного бумагами.

— Не