Слышали, — отозвался Алиев, — но лучше вы уточните.

— Уточняю, — Романов взял в руки пульт и включил огромный телевизор Панасоник, стоявший в углу кабинета, — вот тут мои помощники сделали небольшую нарезку американской агитации и пропаганды в действии. Она недлинная, минут на десять…

И он включил вторым пультом видеопроигрыватель все той же фирмы Панасоник, пошла заставка Коламбии Пикчерс. Сюжеты по CNN сменяли фото передовиц главных газет Америки, а их — короткие вырезки из фильмов «Рэмбо», «Коммандо» и «Апокалипсис», а под занавес показали финал «Самого длинного дня». По окончании ролика Романов выключил оба устройства и продолжил.

— Вот чему можно поучиться — одновременно и пропаганда, и кассовые сборы неплохие. Знаете, сколько заработал в прокате фильм «Рэмбо»?

— Не знаем, — честно признался Кунаев.

— 125 миллионов долларов, и это при затратах в 20 миллионов — чистую прибыль можете сами посчитать.

— У нас комедии Гайдая и Рязанова не меньше зарабатывают, — осмелился возразить Алиев, — если пересчитать в валюту.

— Согласен, — неожиданно не стал спорить Романов, — Гайдай великий режиссер, но к сожалению его время давно прошло — все, что он снял после «Ивана Васильевича», было очень средним как по уровню, так и по кассовым сборам. То же касается и Рязанова. Где новые имена, где новые герои, которым хотела бы подражать наша молодежь? Ау? Нет такого к великому сожалению… а есть неудобоваримые поделки типа статей из журнала «Коммунист» или фильмов вроде «Вкуса хлеба»…

— Искусство в большом долгу, — пробормотал Демирчян.

— Что вы сказали? — повернулся к нему Романов.

— Я говорю, — ответил, прочистив горло, тот, — что наши творческие работники иногда не поднимаются до вершин истинного искусства, а работают вхолостую.

— Именно, Карен Серобович, — поднял указательный палец вверх Романов, — пусть у американцев хотя бы поучатся, если у самих не получается.

Он опять прошелся по кабинету в гробовой тишине, а затем начал подводить итоги сегодняшнему заседанию.

— Итак, что мы имеем в сухом, так сказать, остатке, товарищи… — сказал он, глядя в свой блокнот, — к концу текущего года необходимо перепрофилировать весь массив нашей идеологической печати в сторону большей понятности и удобоваримости. Чтобы подписка на журнал «Коммунист» более не была идеологической нагрузкой на население… чтобы подписывались на него если не с удовольствием, но хотя бы без раздражения. Это первое.

Тишина в кабинете стояла такая, что было бы слышно, как пролетает муха, если, конечно в кабинете генсека она случайным образом материализовалась бы.

— Второе, — продолжил Романов, — работу по принятию новой Конституции мы немного сдвигаем на год-полтора, а вместо этого на ближайшем съезде партии… когда он у нас намечается, кстати?

— В феврале следующего года, Григорий Васильевич, — любезно подсказал Соломенцев.

— Вот-вот, в феврале 86 года, значит, нам необходимо принять скорректированную применительно к текущей ситуации Программу партии. А до этого запустить ее всенародное обсуждение.

Он закрыл, наконец, свой блокнот и откинулся на спинку кресла. Алиев нарушил молчание вопросом, который был без сомнения у всех собравшихся:

— А что с творческими работниками и этим… кинематографом?

— По этим вопросам соберем отдельное совещание, — рассеянно ответил Романов, — на сегодня хватит и первых двух пунктов.

Глава 9

Ленинград

А еще через неделю товарищ Романов посетил свою, так сказать, альму матер в лице города трех революций и бывшей столицы Российской империи. С собой он прихватил двух министров — мелиорации и среднего машиностроения (подо что было замаскировано Агентство по атомной энергии), а также министра культуры Петра Ниловича Демичева. Спецпоезд он приказал не выгонять из депо, а поехал на самой обычной «Красной стреле»… правда, в его вагоне, кроме высокой делегации больше никого из посторонних не было.

— Пора отвыкать от этих барских замашек, — сказал он управляющему делами ЦК КПСС, — только народ раздражаем… кстати, тема привилегий нашего высшего… да и среднего тоже… руководства еще ждет своего часа. Когда вернусь из Питера, пожалуй, надо будет заняться.

— А что мы будем делать в Ленинграде? — спросил министр мелиорации Величко. — Хотелось бы в общих чертах, как говорится, составить план действий на завтра.

— Пожалуйста, — ответил, помешивая чай в стакане с фирменным подстаканником Министерства путей сообщения. — Сначала собрание руководителей промышленности города в горкоме, потом визит на Балтийский завод… да-да, где строят атомные ледоколы. Далее дамба в Кронштадте и ваш выход, Владимир Макарович (он кивнул в сторону Величко), а вечером культурная программа…

— А что за культурная программа? — ухватился за последние слова министр среднего машиностроения Славский.

— Театр имени Ленсовета, — тут же пояснил ему Романов, — давно хотел посмотреть на Михаила Боярского на сцене, а как-то ни разу не пришлось. Вот теперь, наконец, восполню этот пробел в своей биографии.

Славский понимающе кивнул, а Романов тут же добавил:

— Кстати, я попросил пригласить в театр руководителей и главных действующих лиц из Ленинградского рок-клуба — это будет ваше поле деятельности, Петр Нилович, — улыбнулся в сторону Демичева он.

— И о чем же мы будем говорить с этими музыкантами? — растерянно переспросил тот.

— Пусть сначала они выскажутся, — предложил Романов, — а дальше будем работать по обстановке. А в половине двенадцатого обратно на той же «Красной стреле». Хороший, кстати, поезд, быстрый и удобный… но можно еще быстрее, во Франции, кажется, есть линия, на которой поезда развивают скорость до 400 км/час — об этом можно и нам подумать.

Ленинград встретил высоких гостей отвратительной мокрой погодой, чуть ли не со снегом.

— Узнаю, — улыбнулся Романов встречающему первому секретарю горкома Соколову, — родной город, тут плохая погода 366 дней в году, как шутят старожилы.

Совещание в Смольном прошло дежурно-вежливо и в довольно быстром темпе — отчетливо было видно, что Романов участвует в этом только исходя