лежал на земле и дышал мелкими глотками. Подошедшему ко мне патрульному я прохрипел:

— Я имперский офицер… Доложите полковнику… — я закашлялся, в голове у меня помутилось.

— Скрутили голубчиков! — расслышал я.

* * *

Я подошел к блокпосту в припортовой зоне, слегка прихрамывая. Караульный отсалютовал мне, и я узнал в нем бойца, заказывавшего зубную пасту.

Скинув на землю с плеча «сидор», я нащупал внутри тюбик и протянул караульному. Он широко улыбнулся, сказал:

— Благодарствую!

А я похромал к баракам, и на душе у меня было хорошо.

IX. КОРОБОЧКА

План десантной операции трещал по швам. На трех из пяти зон высадки имперские войска умылись кровью: береговые батареи пустили ко дну тихоходные баржи с бронетехникой, а высадившуюся с ботов и десантных катеров пехоту утопили в море элитные части лоялистов.

Здесь, в небольшом поселке с диким названием Бубырь, закрепиться нам удалось по счастливой случайности: местные жители гораздо лучше относились к Его Высочеству Регенту, чем к лоялистской Ассамблее, и, завидев суда под имперскими флагами, разоружили три десятка синемундирников-артиллеристов из орудийной обслуги.

Когда мы высадились и вступили в поселок, ветераны суеверно крестились: три стоящих на центральной площади 180-миллиметровых орудия превратили бы наш транспортный конвой в дырявые корыта за каких-нибудь полчаса.

Хмурые рыбаки столпились у массивных орудийных лафетов, глядели из-под картузов оценивающе и с надеждой.

— А почему «Бубырь»? Что вообще за слово такое идиотское? — громко спросил Стеценко.

Я дернул его за рукав, но было уже поздно: солдаты рассмеялись, сбрасывая напряжение, накопившееся во время ожидания высадки.

Неожиданно какой-то местный, пожилой мужчина с бородкой, ответил:

— Gobius fluviatilis Pall, он же бубырь — разновидность морского бычка. Добываем в промышленных масштабах. Вон, консервный завод стоит, — махнул он рукой куда-то в сторону. А потом спросил: — А что, господа имперцы, вы сюда надолго, али так, пошуметь?

Я остановился, пропуская вперед шеренгу бойцов своей штурмроты, торопящихся занять высоты в двух верстах от побережья, и процитировал:

— Где раз поднят имперский флаг, там он спускаться не должен, — и мне самому захотелось верить в свои пафосные слова.

* * *

Чем занимается «хаки»-пехота большую часть времени? Выдвигается на позиции и закрепляется. А меньшую — держит оборону, пока не подтянутся ребята посерьезнее. Сколько их было: сопок, холмов, низин, ложбин, оврагов, рощиц… Сколько тонн земли я перекидал саперной лопаткой?

В общем-то я офицер, «белая кость», мог бы и не копать… Но елки-палки, сорокалетние дядьки, которые мне в отцы годятся роют каменистый грунт, натирают мозоли, а я что, буду пальцем тыкать «туда копай, сюда не копай»?

Так что я рыл землю, скинув шинель, и матерился вместе со всеми. Стеценко куда-то слинял, пробормотав что-то невразумительное в ответ на справедливый упрек.

Хрипящий и фырчащий грузовичок с консервного завода подвез нам патроны и солдаты заметно оживились. Если прибыл транспорт с боеприпасами, значит, про нас не забыли. Значит «держать оборону пока не подтянутся ребята посерьезнее» нам не так уж долго. Наступление и прорыв в тыл — дело брони и кавалерии, пехота тут так, с боку припека.

Мы насыпали в мешки землю, обшивали досками стены окопов, таскали бревна и кирпичи… Капитально обустраивались, в общем!

Линию обороны выстраивали на возвышенностях, верстах в двух от города. С одной стороны — хорошая позиция, с другой — гражданские не пострадают в случае обстрела. Отсюда прекрасно просматривались обе дороги, с городской пристани можно было наладить снабжение.

— Господин поручик, мы что, так и будем держать оборону нашей ротой? Это по меньшей мере несерьезно! — ко мне подошел командир третьего взвода, Семеняка. — Если они развернут против нас что-нибудь кроме пехоты, мы тут и дня не продержимся…

Этот Семеняка был тот еще фрукт. Его к нам перевели пару недель назад, и его белобрысая лысоватая башка уже примелькалась всем и каждому. Особенно интендантам и снабженцам… Ну, по крайней мере, солдаты в его взводе были обеспечены всем, до последней пуговицы на гимнастерке и последнего куска сухаря в «сидоре». А что там оседало у него в карманах — меня это интересовало в последнюю очередь.

— Ну почему же одной ротой? Была радиограмма — к нам идут два транспорта, «Кашалот» и «Завиша»…

— И кого везут? — Семеняка снял фуражку и почесал лысину.

— Обещали что-то тяжелое, ну и какие-то пехотные части…

Он только рукой махнул и, развернувшись на каблуках, пробурчал, уходя:

— Пришлют каких-нибудь лапотников, а вместо танков — три ржавые железяки…

Ну в общем-то я был лучшего мнения о нашем штабе, но после неудачной высадки сложно было рассчитывать на то, что к нам перебросят преторианцев или гренадеров, приоритетным считался второй из захваченных на берегу плацдармов, а наш Бубырь был так, с боку припека…

Вахмистр Перец и его команда уже расставляли свои машины для убийства в пулеметные точки. Фишер бежал вдоль линии окопов, увешанный как елка гирляндами пулеметными лентами. Бойцы выбрасывали последние лопаты земли, равняли бруствер… Мы были почти готовы к возможным неприятностям.

И они не заставили себя ждать.

Сначала появился колесно-гусеничный броневик, разведка лоялистов. Сложно было не заметить нашей линии обороны!

Бойцы заорали и принялись палить по синемундирникам, высовываясь из окопов.

— А-а-атставить!!! — гаркнул я.

Стрельба прекратилась, вездеход, виляя, скрылся за поворотом дороги. Кажется, зацепили одного…

И тут же Мамсуров — посыльный прибежал и, отдышавшись, проговорил:

— Там транспорты к пристани подходят, просят чтобы их встретил старший офицер… То есть вы, господин поручик!

Твою мать… Тут лоялисты вот-вот атакуют, еще Стеценко смылся куда-то, сволочь, шомполами запорю!

— Вишневецкий! Остаешься за главного! — пора приучать подпоручика к ответственности.

Вот разозлюсь, и поменяю его и Стеценку местами!

За мной приехала одолженная у местных «полуторка», и усатый водитель из снабженцев довез меня до самого причала.

«Завиша» уже разгружался… Ко мне подбежал бородатый унтер-офицер, козырнул и отрапортовал:

— Сводный отряд прибыл для дальнейшего прохождения службы…

— Погодите козырять и гаркать… Представьтесь, пожалуйста.

— Двадцать седьмого Пятиреченского стрелкового полка унтер-офицер Демьяница, господин поручик!

Я протянул ему руку для рукопожатия, он удивленно глянул на меня, но на приветствие ответил. Рука у него была твердая и крепкая, как цевье винтовки.

— И сколько человек в сводном отряде? Что там вообще за бойцы, кто старший офицер?

— По всему выходит — старший офицер — вы, господин поручик!

Я тяжко вздохнул.

— Как так-то, а?…

— Выбили наших господ офицеров почти подчистую, мы ведь под Топелиусом высаживались… Насобирали живых-здоровых четыре сотни, перегрузили на корабль и вперед — укреплять плацдарм «Бубырь». - унтер-офицер наклонился вперед и шепотом