Хейзл во время игры в мяч. Что особенно ценно, Фарли дает дельные советы, а не психует, в отличие от меня. Я-то был готов после того случая забрать дочь из школы, найти ей репетиторов и больше никогда не выпускать ее из дому. А Фарли просто предложила Хейзл попрактиковаться в игре с мячом. Мы втроем стали ходить в парк, на спортплощадку, три раза в неделю по вечерам, и вскоре Хейзл так наловчилась, что надрала тому мальчишке задницу. Теперь он держится от нее подальше.

А еще Фарли помогает Хейзл с танцами. Для этого, надо признаться, нужно особое умение. Как научить ребенка танцевать, если он не слышит ритма? Я раздражался и даже сердился, когда Хейзл упрашивала меня записать ее в танцевальный кружок. В итоге мне в очередной раз доказали, что я был не прав.

– Чтобы чувствовать музыку, необязательно иметь слух. Хейзл подвижная, она очень хочет танцевать, и это пойдет ей на пользу. Пусть попробует, – сказала мне Фарли.

При одной мысли о возможной затяжной дискуссии по этому поводу я почувствовал такую усталость, что предпочел сдаться: «Ладно, пускай».

А потом я смотрел, как моя дочь танцует… и чуть не лопался от гордости. Фи разжигает в девочке желание быть храброй, и одним желанием дело не ограничивается. Они придумали специальные жесты, означающие начало песни, чтобы Хейзл знала, когда вступать. И я, конечно, не мог не заметить, что Фарли приходится самой заучивать все танцы на случай, если малышке понадобится помощь в каких-то трудных местах.

Итак, когда мои родители заявили о намерении встретить Рождество на Гавайях, Хейзл захотела пойти к Лансу в клуб на выступление Фарли, и я согласился. Правда, теперь я начинаю сомневаться в правильности принятого решения. Зал наполняется студентами, которые приветствуют друг друга ударами грудью о грудь в прыжке и тут же начинают опрокидывать стопки на скорость. Может быть, нам с Хейзл стоило просто встретиться с Фарли после выступления?

Но пути назад уже нет. Мы сидим за столиком. Фи встает – сейчас ее номер. И вдруг та часть моего сознания, которой я обычно затыкаю рот, выходит из повиновения. Я вижу, как Фарли, вынырнув из темноты, появляется в круге света.

Она… прекрасна!

Не то чтобы я раньше не замечал ее женской привлекательности, но еще в ней есть какая-то особенная сила, которая в полной мере открывается мне только сейчас. Может быть, это суммарный эффект вчерашнего школьного концерта, в котором участвовала Хейзл, позавчерашнего катания на коньках и просто рождественского настроения. В любом случае я вижу Фарли так, как никогда не видел. В этом смысле она напоминает мне картинку, на которой первое время не можешь разглядеть ничего, кроме пестроты, а потом вдруг отстраняешься, и проступает портрет.

На Фарли красные ботиночки, футболка с какой-то неизвестной мне музыкальной группой и юбка, открывающая ноги. Оттенок кожи чуть теплее слоновой кости. Красные и зеленые рождественские огни подчеркивают скулы.

Я знаю форму этого лица, знаю, как оно улыбается. Знаю, какой бывает улыбка Фарли, когда она смотрит на Хейзл и что-то говорит ей жестами – только жестами, без озвучивания (в таких случаях я понимаю: девочки хотят обсудить дело без меня). Я знаю, как Фарли покусывает большой палец, если чем-то увлечена, и как нелегко ей дается хмурая гримаса, если она чем-то недовольна (например, тем, что я наотрез отказался знакомиться с какой-то ее подругой). Я знаю, что, когда Фарли от души смеется, ее глаза почти исчезают за щеками, превращаясь в щелочки.

Черт!

При всей своей эмоциональной подавленности я понимаю: нужно предупредить девушку, что у меня появляются к ней чувства. Я должен дать ей шанс отстраниться. Только хорошо бы не резко, чтобы не травмировать Хейзл. Нужно найти способ тактично установить безопасную дистанцию, обозначить границы наших отношений… Вдруг я вспоминаю все те сообщения, которыми мы обменивались ночами, и мне становится стыдно. Как можно было запасть на молодую женщину, которая проявляет по отношению ко мне и моему ребенку чисто дружескую симпатию? Даже если она иногда и флиртует со мной, это делается в шутку. Такой уж Фарли человек: не может не шутить.

Ну ты даешь, Майер! Пишешь сценарии для романтических комедий, строишь из себя знатока человеческих душ, а в жизни не распознаешь очевидных вещей!

Тут в моей голове, набравшись наглости, начинает звучать другой, совсем хилый голосок:

А вдруг она чувствует по отношению к тебе нечто подобное? Вдруг для нее это тоже больше, чем дружба и работа?

До сих пор я не позволял себе даже подумать о таком.

Прежде чем я успеваю опомниться, зал взрывается аплодисментами. Значит, все время, пока Фарли выступала, я сидел и пялился на нее, как будто меня оглушили. Даже во рту пересохло. Вот она возвращается к нам – какая-то… другая. Почти застенчивая. Я слышу, как мой собственный голос произносит:

– Мы можем поговорить чуть попозже?

– Да, – улыбается Фарли.

Просто «да». Никаких вопросов, никакой тревоги в глазах. «Да», и все.

Мой рот сам собой растягивается в ответной улыбке. Фарли улыбается шире, но опускает глаза. Не может быть, чтобы эта женщина вдруг чего-то застеснялась! Однажды (вскоре после нашего знакомства) она сказала мне, что совмещает составление списков в телефоне с мастурбацией, чтобы «приучить мозг все организовывать и структурировать»: мол, так он привыкнет получать удовольствие от порядка. Должен выработаться рефлекс, как у собаки Павлова. При воспоминании о том разговоре я сжимаю губы, подавляя усмешку. Застенчивость? Нет, это точно не про Фарли.

Я хватаю ее пальто, оставленное за барной стойкой, и мы начинаем пробираться к выходу, попрощавшись с Мариссой, которая сегодня работает в баре. Они с Фи подружились еще в начальной школе, а теперь вместе снимают комнату с двухъярусной кроватью. Марисса тоже владеет языком глухонемых, и Фарли уговаривает меня нанять ее в качестве репетитора для Хейзл. Наверное, в ближайшее время я так и поступлю.

Помогая Фи надеть пальто, я чувствую, как внутри растет какая-то странная надежда непонятно на что. Это ощущение начинает искриться внутри меня бенгальским огнем, когда Фарли задерживает мою руку на своем плече и, повернув голову, коротко улыбается.

Хлоп!

Внезапно я получаю полотенцем по затылку. Оборачиваюсь. Марисса показывает на притолоку, под которой мы стоим, и, стараясь перекрыть шум переполненного зала, кричит из бара:

– Омела![4]

Фи вдруг перестает улыбаться.

– Прекрати, Марисса! – говорит она и, взяв Хейзл за руку, пулей выскакивает за дверь.

Я устремляю на барменшу гневный взгляд, но та уже обслуживает неуемную