В 1 час ночи 28 февраля Николай II сел в свой поезд[80]. М.В. Алексеев, однако, заранее предупреждал сопровождавших царя лиц:

Н.И. Иванов

«…Вряд ли вам будет возможность выехать ранее утра, ведь надо время, чтобы уведомить все пути о вашем маршруте»[81]. В поезде, стоявшем на месте, государь «долго говорил с Н.И. Ивановым», посылаемым «в Петроград с войсками водворить порядок»[82]. Дворцовый комендант генерал В.Н. Воейков не сомневался в способности Иванова «справиться с бунтующими запасными», а сам Иванов излучал спокойствие и уверенность «в себе и в возможности справиться»[83]. В ЗгА часа ночи царь заснул в своем вагоне и проспал до 10 часов утра; между тем, его поезд тронулся с места только в 5 утра. В течение дня он миновал Вязьму, Ржев, Лихославль[84]. Из Вязьмы, после полудня, Николай II телеграфировал жене в Царское: «Много войск послано с фронта». После 9 часов вечера, в Лихославле, государь получил утешительную «весточку» императрицы и отвечал, что «завтра утром» надеется «быть дома»[85].

Царь опоздал. Скоротечный переворот в столице шокировал не только сторонников режима, но и многих, в т. ч. – самых яростных, его противников. «Такая скорая и полная измена армии является большим сюрпризом для вождей либеральных партий и даже для рабочей партии»[86], – писал французский посол М. Палеолог 27 февраля [12 марта] 1917 г.

В канун отъезда Николая II из Ставки великий князь Михаил Александрович без обиняков предлагал себя на роль регента, а князя Г.Е. Львова – на пост премьера. Николай II поблагодарил брата, но отвечал, что «выедет завтра и сам примет решение»[87]. Вечером 27 февраля войска, верные царю, еще стояли на страже Зимнего дворца – символа русского самодержавия. Здесь находились генералы М.А. Беляев, С.С. Хабалов и М.И. Занкевич. При этом великий князь Михаил Александрович, во избежание обстрела Зимнего и гибели художественных ценностей, уговаривал их уйти в Адмиралтейство. В конце концов, Зимний был оставлен и к утру 28 февраля в руках восставших оказался весь город, кроме района Адмиралтейства; его удерживали 1,5 тыс. солдат. Но, в свою очередь, морской министр И.К. Григорович также убедил верных присяге военных «не подвергать» опасности Адмиралтейство и морские реликвии. Солдаты сложили оружие и небольшими группами вернулись в казармы.

Совет министров, мнение которого уже ничего не значило, собрался в последний раз, в Мариинском дворце, в ночь на 28 февраля лишь для того, чтобы принять к сведению царские намерения. Министр иностранных дел Н.Н. Покровский наутро рассказывал французскому и британскому послам, что «император не обманывается насчет серьезности положения» и, «по-видимому, решил вновь завоевать столицу силой, не допуская ни на один миг идеи о переговорах с войсками, которые убили своих офицеров и водрузили красное знамя». Но были сомнения в том, что генерал Н.И. Иванов сможет «добраться до Петрограда – в руках повстанцев все железные дороги»; а если бы и добрался, то «что мог бы он сделать? Все полки перешли на сторону революции». Затем, не удержавшись, он спросил М. Палеолога: «Вы только что прошли по городу, осталось у вас впечатление, что император может еще спасти свою корону?». В ответ французский посол изложил свою примирительную программу: «Может быть, потому что растерянность большая со всех сторон. Но надо бы, чтоб император немедленно смирился перед совершившимися фактами, назначив министрами временный комитет Думы и амнистировав мятежников. Я думаю даже, что, если бы он лично показался армии и народу, если бы он сам с паперти Казанского собора заявил, что в России начинается новая эра, его бы приветствовали… Но завтра это будет уже слишком поздно […] безвозвратное совершается быстро»[88].

Арестованный сановник доставлен в Государственную думу

«Поздно», однако, стало не «завтра», а, по меньшей мере, «вчера». 28 февраля Совет министров ушел в отставку, вскоре после этого и Мариинский дворец был занят мятежниками. Начались аресты царских министров и других высших сановников: одних силой приводили в Таврический дворец, другие сами сдавались на милость революционеров. Вооруженные саблями студенты доставили во дворец председателя Государственного совета И.Г. Щегловитова. М.В. Родзянко пытался «отпустить» бывшего коллегу. Но А.Ф. Керенский, совмещавший деятельность во Временном комитете и Петроградском Совете, заявил, что Щегловитов арестован «раньше создания временного комитета Думы», и отправил своего пленника в Министерский павильон дворца. Со своей стороны, отставной министр внутренних дел А.Д. Протопопов, о «болезни» которого было официально объявлено, явился в Таврический дворец по собственной воле и со словами: «Я – Протопопов», – отдал себя в руки восставших. С 1 марта арестованные царские сановники содержались в Петропавловской крепости. Когда Николай II направлялся на поезде в Царское Село, в Петрограде уже действовали временные институты новой власти со своими войсками, чиновничьим и репрессивным аппаратом, прессой. Думцы объявили себя «победителями». Правда, их торжество было омрачено бесчинствами неуправляемой солдатской массы, не признававшей «никаких начальников». Желавшие «руководить» Революцией заговорщики из Прогрессивного блока оказались «совершенно огорошены анархическими действиями армии»[89]. Но эйфория от падения «деспотического режима» была общей. К Таврическому дворцу приходили полки, подчинившиеся «Думе» и присягнувшие «революции». Невесть откуда взявшиеся комиссары и разные самозванцы подчиняли себе целые ведомства и отрасли управления. Член Государственной думы прогрессист А.А. Бубликов, используя железнодорожный телеграф, 28 февраля разослал по всей стране телеграммы о взятии власти Думой и объявил, что «по поручению Комитета Государственной думы […] занял Министерство путей сообщения»[90]. С этой минуты движение поездов, в первую очередь – военных, на Петроград и из Петрограда регулировалось депутатом Бубликовым, который брал под свой особый контроль все дальнейшие перемещения царского поезда.