Находясь в пути, Николай II не получал никакой достоверной информации, и был вынужден довольствоваться туманными сведениями самого различного свойства. Но в 2 часа ночи 1 марта, когда царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера [в 200 верстах от Петрограда], выяснилось, что ближайшие станции – Любань и Тосно заняты восставшими. Какой-то поручик Греков, назначенный Бубликовым на должность военного коменданта Николаевского вокзала Петрограда, разослал по станциям телеграмму, где в грубой форме предписывал царскому поезду следовать не в Царское Село, а прямо на Николаевский вокзал – в «распоряжение» новой власти. Не подчинившись наглому приказу очередного самозванца, царский поезд двинулся в обратном направлении. Теперь до пункта назначения было решено добираться в обход – через станции Валдай и Дно. Офицеры, сопровождавшие царя, наблюдали из окон поезда «обычную мирную жизнь» глубинки, страшно далекой от политических катаклизмов столицы. На станции Дно было получено известие о намерении М.В. Родзянко лично прибыть к государю; однако вскоре пришла телеграмма о том, что Родзянко не приедет из-за «изменившихся обстоятельств»[95]. Царь и его свита даже не подозревали, что Родзянко должен был привезти из Петрограда не список кандидатов в «ответственное министерство», а ультимативное требование отречься от престола. Но деятели «блока» и «левые» не уполномочили его, как чересчур умеренного, на эту поездку.

Председатель Государственной думы изо всех сил пытался удержать власть, временно попавшую в его руки. Приезд в Петроград князя Г.Е. Львова, которого П.Н. Милюков и другие деятели Прогрессивного блока прочили на пост премьера независимого от Думы Временного правительства, оставлял амбициозного думского вождя «вне власти». Попытки Родзянко «считать Думу не только существующей, но и стоящей выше правительства» терпели провал. Совет рабочих и солдатских депутатов не собирался считаться со старой «господской» Думой, а лидеры «блока» отказывались связывать Временное правительство ответственностью перед нижней законодательной палатой, созданной на основе «куцей» конституции 1906 г. и изданного в нарушение даже этой конституции драконовского избирательного закона 3 июня 1907 г. По замечанию Милюкова, «это была Дума «третьего июня» – Дума, зажатая в клещи прерогативами «самодержавной» власти, апрельскими основными законами 1906 г., «пробкой» Государственного совета, превратившегося в «кладбище думского законодательства […] Дума была тенью своего прошлого»[96].

Как бы то ни было, политическая борьба в революционном Петрограде шла своим чередом и уже никак не зависела от свергнутого царя, застрявшего на станции Дно. Проехать к Царскому Селу монарху не удалось и отсюда – из-за сообщения о поврежденном мосте. В результате, царский поезд проследовал в Псков, куда и прибыл около 8 часов вечера после 40 часов пути.

В Пскове Николая II встречал главнокомандующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский со своими подчиненными – начальником штаба Ю.Н. Даниловым и главным начальником снабжения армий фронта С.С. Саввичем. Здесь растаяли последние надежды государя «доехать до Царского». Взбунтовавшиеся солдаты овладели Гатчиной и Лугой. Царь негодовал: «Стыд и позор!». В своем дневнике он признавался, что «мысли и чувства все время там» – в Царском Селе. Собственно, в этом и заключался смысл безрассудного отъезда монарха из Могилевской Ставки, после чего в его подчинении не осталось ни одного полка. «Как бедной Алике должно быть тягостно переживать все эти события! Помоги нам, Господь!»[97] – восклицал самодержец, у которого не осталось ни власти, ни свободы передвижения. Наступал черед «победителей» диктовать побежденному свои ультимативные условия.

Идея конституционной и парламентарной монархии с ответственным перед законодательной властью правительством, о необходимости которой в течение двенадцати предшествующих лет говорили русские либерально-оппозиционные деятели, была как никогда близка к осуществлению 1 марта 1917 г. Царь, являвшийся, казалось, последней преградой на этом пути, был фактически низложен.

Многие члены императорской фамилии, каждый по-своему, поспешили отречься от главы царствующего дома. Днем 1 марта в Таврический дворец, наряду с другими воинскими частями, шедшими под красными флагами, прибыл великий князь Кирилл Владимирович с моряками Гвардейского экипажа. Он объявил, что поступает «в распоряжение комитета Государственной думы». Позже он оправдывал свой переход на сторону «революции» желанием «поддержать умеренные элементы против крайних». Одновременно четыре великих князя составили манифест, в котором от царского имени было обещано «ответственное министерство»[98]. На фоне революционных, социалистических и республиканских по духу распоряжений Совета рабочих и солдатских депутатов – с его печально известным «приказом № 1» об упразднении военной дисциплины и замене офицерской власти солдатским самоуправлением – такой замысел и вправду выглядел «умеренным».

Военная экспедиция генерала Н.И. Иванова и его батальона георгиевских кавалеров, которой иногда приписывают самую чудодейственную силу и нереализованную возможность вернуть престол Николаю II, носила скорее демонстрационный характер. Медленно приближаясь на поезде к Царскому Селу Георгиевский батальон, однако, успешно преодолел все препятствия.

Приказ № 1 Петроградского Совета. 1 марта 1917 г.

Грозя полевым судом саботажникам, пытавшимся остановить его поезд, бравый и энергичный генерал заставлял железнодорожников освобождать ему путь. На станциях близ столицы Иванов приказывал деморализованным «революционным» солдатам вставать на колени, и те безропотно повиновались. Вечером 1 марта отряд генерала Иванова добрался до Царского Села, ночью генерал был принят императрицей Александрой Федоровной. Но брать Петроград силами одного батальона не представлялось возможным. Верные царю войска должны были концентрироваться в районе Царского Села. Однако из двух полков, направленных к столице с Северного фронта, к месту назначения – на железнодорожную станцию Александровская – прибыл только один [67-й пехотный полк], а другой [68-й пехотный полк] был остановлен близ Луги ее восставшим гарнизоном. На Петроград были направлены также части, снятые с Западного фронта. Но главнокомандующий фронтом генерал А.Е. Эверт не верил в успех. По поводу «надежных частей» он, как вспоминала его жена, задавался вопросом: «где их взять?! 2 года идет пропаганда на фронте», – и был «уверен, что эти надежные части до Петрограда не доедут». Эверт уповал лишь на то, что при погрузке солдат в эшелоны для отправки на Петроград все-таки удастся обойтись без эксцессов, которые были чреваты массовым солдатским восстанием прямо на фронте и необходимостью его сурового подавления. «…Только бы сели, чтобы не пришлось прибегать к крутым мерам!»[99] – с мольбой восклицал он тогда. После телеграмм М.В. Алексеева с призывом решить дело «мирно» подготовка военной операции против мятежной столицы была свернута. Сообщая государю о своем ночном разговоре с «милым стариком Ивановым» [с 1 часа до милым стариком ½ 3-го ночи 2 марта], императрица многозначительно заметила, что тот «только постепенно вполне уразумел положение»[100]. Сам несостоявшийся диктатор позже с удовлетворением отмечал, что не пролил в те дни «ни одной капли русской крови»[101].