А.Е. Эверт

Вечером 1 марта 1917 г., когда «победителям» удалось договориться между собой о формате «новой власти» – о создании Временного правительства, было решено также «определить положение царя». Политическая участь свергнутого монарха также не вызывала сомнений – ему предстояло лишиться прежнего статуса. Однако о деталях этой процедуры задумались не сразу. «Что Николай II больше не будет царствовать, – вспоминал П.Н. Милюков, – было настолько бесспорно для самого широкого круга русской общественности, что о технических средствах для выполнения этого общего решения никто как-то не думал». Только А.И. Гучков, отдавший немало сил подготовке переворота и усердно работавший над его разными вариантами, настойчиво требовал от коллег делегировать его на переговоры с царем об отречении, что и стало, по ироничному замечанию Милюкова, «венцом» его «карьеры»; а «в свидетели торжественного акта» Гучков, с согласия нового правительства, выбрал В.В. Шульгина. Временный комитет Думы и Временное правительство, согласно предначертаниям «блока», высказались за отречение царя «в пользу сына» при регентстве великого князя Михаила Александровича. Лидеры «блока» желали тем самым обеспечить «известное преемство династии»[102]. На завершающем этапе переворота Гучков уделял первостепенное внимание соблюдению формальной законности [насколько о таковой вообще было уместно говорить] при смене власти. По его словам, было «чрезвычайно важно, чтобы Николай II не был свергнут насильственно», а согласился на «добровольное отречение», которое обеспечило бы «без больших потрясений прочное установление нового порядка» при сохранении «династии»[103]. Со своей стороны, деятели социалистических партий – убежденные сторонники самых радикальных форм республиканского правления и слышать не хотели ни о каком «преемстве династии». Поэтому свое «тайное совещание» насчет «будущей формы правления» лидеры либералов провели «без участия и ведома социалистов»[104]. Затем они объявили о своих намерениях высшему командованию.

Перед приездом Николая II главнокомандующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский уже получил телеграмму М.В. Родзянко о том, что, из-за «устранения от управления всего состава бывшего совета министров, правительственная власть перешла в настоящее время к временному комитету Государственной думы». Рузского также успели нужным образом «ориентировать» М.В. Алексеев и А.С. Лукомский. В Пскове царя ждала телеграмма Алексеева, где, вследствие угрозы «распространения анархии по всей стране, дальнейшего разложения армии и невозможности продолжения войны», предлагалось «успокоить умы» созданием «ответственного министерства» и поручить председателю Государственной думы Родзянко сформировать его «из лиц, пользующихся доверием всей России». Телеграмма содержала также проект соответствующего манифеста. А за 2 часа до прибытия Николая II в Псков помощник Алексеева – генерал В.Н. Клембовский телеграфировал Рузскому, через генерал-квартирмейстера Северного фронта В.Г. Болдырева, совместную просьбу Алексеева и великого князя Сергея Михайловича «доложить» царю «о безусловной необходимости принятия тех мер, которые указаны в телеграмме генерала Алексеева Его величеству», что «представляется единственным выходом из создавшегося положения». Видя в Рузском единомышленника, Алексеев верил в успех его миссии. Мнение великого князя Сергея Михайловича полностью совпадало с позицией Алексеева, но великий князь пожелал особо подчеркнуть: «…Наиболее подходящим лицом был бы Родзянко, пользующийся доверием»[105].

Граф В.Б. Фредерикс

Встречая государя, Н.В. Рузский выглядел неприветливым; их первый разговор длился «недолго». Зато в беседе с министром двора графом В.Б. Фредериксом и офицерами царской свиты Рузский дал волю сарказму. В ответ на просьбу министра «помочь государю наладить дела» он сказал, что «уже поздно». Заявив, что «много раз» предлагал действовать «в согласии с Государственной думой и давать те реформы, которые требует страна», он напомнил о былом влиянии «хлыста Распутина», о Протопопове, о «ничтожном министерстве князя Голицына» и др. На извечный вопрос: «Что делать?» – Рузский отвечал, что «теперь придется, быть может, сдаваться на милость победителя». Генерал Д.Н. Дубенский, состоявший в свите царя в качестве официального историографа, вынес из этой беседы убежденность, что Николай II явился жертвой широкого заговора с участием оппозиции, революционеров и генералитета. По его словам, «не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте» действовали «в полном согласии и решили произвести переворот». Правда, Дубенский недоумевал, «когда же это произошло». Но надежд на то, что Рузского можно переубедить, у царских адъютантов больше не осталось; «ведь государь очутился отрезанным от всех». Генералы и офицеры свиты выражали «чувство глубочайшего негодования» по поводу «предательской измены своему государю». Генерал-адъютант К.Д. Нилов предлагал «арестовать и убить» Рузского как «предателя», не допустить «оставления трона». Тем временем начальник штаба Северного фронта Ю.Н. Данилов докладывал М.В. Алексееву о прибытии царя и свиты в Псков на двух поездах и о том, что «дальнейший их маршрут не выяснен»[106]. Верховный главнокомандующий находился под бдительным надзором своей Ставки.

Следующее «свидание» Рузского с Николаем II, поздним вечером 1 марта, было «продолжительным»; содержание их разговора изложено современниками во множестве противоречивых версий. Несомненно, однако, что Рузский убеждал царя немедленно согласиться на создание «ответственного министерства». Николай II возражал. Он уверял собеседника в том, что сам «ни за что не держится», но «не вправе» передавать бразды правления деятелям, которые могут нанести стране вред, а затем – подать в отставку, и напоминал о своей ответственности «перед Богом и Россией». Рузский, в свою очередь, предлагал формулу: «Государь царствует, а правительство управляет». Царю эта формула была чужда. Он повторял, что «лично не держится за власть, но только не может принять решения против своей совести», и предостерегал, что «совершенно неопытные в деле управления» общественные деятели – будущие министры, «получив бремя власти, не сумеют справиться с своей задачей». Тем не менее, в конце полуторачасового спора монарх согласился «на ответственное министерство», сформировать которое был готов поручить Родзянко. Затем он не без колебаний одобрил и, по одной из версий, в 2 часа ночи 2 марта даже подписал представленный Алексеевым проект манифеста[107].