несколько машин и перешли улицу. На холме, в мутном вечернем небе, четко вырисовывался подсвеченный купол Пантеона. Рука Матьё по-прежнему лежала у Адама на плече. Лягушки? Почему бы нет?

* * *

Гейл задержалась перед зеркалом освежить макияж. Много времени не потребовалось: добавила немного румян и провела помадой по губам, достав из сумочки тюбик. Девушка в магазине уговорила купить, хотя гигиенической помадой она не пользовалась с подросткового возраста. Посмотрела на Гейл с профессиональным участием и назидательно произнесла: губы, как и кожа, нуждаются в постоянном увлажнении. В ванной у них все снабжено этикетками, крупные черные буквы на белом фоне: МЫЛО, ЗУБНАЯ ПАСТА, ГЕЛЬ ДЛЯ БРИТЬЯ, ПОЛОСКАНИЕ ДЛЯ РТА.

Лекарства она давно убрала и заперла в ящике кухонного стола. Был случай, когда Роберт в ее отсутствие перепутал банки, – не смертельно, конечно, но мало ли что может произойти в следующий раз.

Поначалу ее больше всего угнетало, что она уже не может слепо доверять мужу, как доверяла всю жизнь. В первые месяцы это казалось крушением, но первоначальный паралич удалось победить, и Гейл постепенно научилась с этим жить. So what? Ну и что? Проверила, перепроверила – не так уж страшно.

Снова посмотрела в зеркало. Надо бы постричься. Может, сделать химию? И покрасить волосы – седина все заметнее. Майра в прошлом году решила заделаться блондинкой – результат превзошел все ожидания. А еще можно серо-седые пряди превратить в серебристые. Но тогда придется провести у парикмахера несколько часов. Нельзя на полдня оставлять Роберта в одиночестве.

Она еще раз проверила, все ли на месте, и вышла, предусмотрительно закрыв за собой дверь. Не стоит охлаждать спальню. Ванная комната – единственное место в доме с подогревом пола. Вечерний душ в тепле – что может быть лучше? А можно посидеть в джакузи.

Роберт сидел в своем кабинете и листал неизменный “Бостон глоуб”. Полосатая сорочка, бежевые мягкие брюки – все это она повесила на стул с вечера.

Он медленно поднял на нее глаза.

– Мне надо выйти по делам, – сообщила Гейл.

– По делам?..

– Так… разные мелочи.

Ей вовсе не хотелось рассказывать, что она идет на встречу родственников больных альцгеймером. Можно нарваться на вопрос: “А разве у них есть родственники?” Или еще хуже: “А зачем им встречаться?” А то еще того чище: “Кто такой Альцгеймер?”

– Ну хорошо. Хорошо. – Подумал и повторил: – Хорошо.

– Приду довольно поздно, часов в восемь. Не позже восьми. В холодильнике салат, все уже готово, я даже заправила. И хлеб там же, только сунуть в тостер. Поешь в шесть, самое позднее в полседьмого.

– Да-да… обязательно.

– Нейт должен позвонить. Передай привет.

– Когда? Сейчас?

– Не знаю, когда позвонит, тогда позвонит. Возьми трубку, с ним всегда приятно поболтать. И не забудь поесть.

За последние месяцы Гейл продумала все до мелочей. Понимала, что права на ошибку нет. И все равно как-то раз Роберт включил пустую кофеварку, забыл налить воду. Донышко раскалилось, и если бы не сработал какой-то внутренний предохранитель, то пожара было бы не избежать. Да здравствует технический прогресс – на старых машинах никаких предохранителей не было.

– Телефон со мной, звони, если что.

Роберт кивнул непринужденно, как в старые времена, когда схватывал все на лету. А сейчас у нее даже не было уверенности, понял ли он сказанное. Разумеется, ее имя стояло первым в списке контактов, набранное крупным жирным шрифтом, но у этих современных телефонов миллион функций, к тому же они довольно требовательны к мелкой моторике, Гейл и сама все время путалась. Она не раз жалела, что позволила убрать старый городской телефон. Во-первых, чтобы вызвать заранее внесенный в список номер, всего-то надо нажать одну большую кнопку, а во-вторых, эти манипуляции за годы повторялись столько раз, что стереть их из памяти даже неумолимому ластику альцгеймера вряд ли под силу.

На пороге она помедлила. На всякий случай – а вдруг вынырнет из тумана годами затверженный ритуал: поцелуй в щечку, рука на плече, я тебя люблю, осторожней за рулем.

Нет, конечно. И возможно, это одна из причин, отчего ей не хочется идти на встречу родственников. Уже ее появление там – как признание вины в суде: да, я родственница. Жена. Значит, я тоже виновата в том, что с ним случилось. Нелепо. Гейл от природы не была сентиментальна, подобные душещипательные сцены никогда не привлекали ее и даже слегка коробили некоторым, как ей казалось, неприличием.

Мы собрались ради тебя. Расскажи про свои ощущения.

То, что происходит за закрытыми дверьми в гостиных и спальнях, – личное дело каждого. Она была не из тех, кому доставляет удовольствие ковыряться в чужих ранах, даже если уговорить себя, что пытается их залечить.

Но сохранять показную бодрость ей с каждым днем все труднее и труднее. Гейл еще немного поразмышляла и решила поехать. Не столько помогать товарищам по несчастью, сколько в надежде, что кто-то поможет ей самой. Не повредит. К тому же это довольно далеко от дома, в Ньютоне. Риск встретить знакомых исчезающе мал.

Когда все началось, ей то и дело приходила в голову мысль, насколько лучше было бы, если б заболел не Роберт, а она.

Благодать забвения.

Это заумное выражение она вычитала в книге. Больные не знают, что ничего не помнят. Возможно, такая мысль и приходит им в голову, но они тут же забывают и про нее.

Тот, кто это написал, никогда не встречался с подлинной деменцией. Никакой благодати – ни для больного, ни для родственников. Разные, постоянно чередующиеся круги ада. Врагу не пожелаешь.

– Ухожу, – сказала она в прихожей себе самой, но довольно громко.

Накинула пальто и спустилась в гараж. С почти забытым удовольствием вдохнула запах кожи, смешанный еще с чем-то, с какой-то химией, моющим средством, возможно, – запах новой машины не спутаешь ни с чем. Села за руль “ягуара” и нажала кнопку на пульте. Ворота медленно поползли вверх. Что-то там скрипнуло – надо смазать подъемник. Мотор сыто заурчал, и в ту же секунду из динамиков полилась музыка.

Малер, Вторая симфония. Прекрасная, до слез, музыка.

Нет, не Роберт приучил ее к классической музыке, хотя он и был ее страстным поклонником. Отец Гейл играл в симфоническом оркестре. Она тогда была еще совсем маленькой. А потом ушел из семьи. “Я должен посмотреть мир” – так в мамином пересказе звучало объяснение его исчезновения. Отец исчез, а любовь к музыке осталась. Возможно, подсознательно она чувствовала, что нежное и мощное звучание симфонического оркестра – единственное, что