…и родословная имеется, пусть не как у харезмского жеребца, но мало меньше.

— …здоровье хорошее. Собою вы миловидны.

— Спасибо.

— Пожалуйста. Вы, как и многие люди, которых Боги одарили щедро, просто и близко не представляете, насколько вам приходится легче. И насколько сложнее жить тем, кто, как я, нехорош. Нет, я не хочу, чтобы мой сын испытал на себе те же… неприятности, с которыми довелось в свое время столкнуться мне.

— Сын, стало быть… а если дочь?

А ведь они и похожи. То есть не внешне, конечно, ибо сам Подольский невысок, сутуловат, и носат чрезмерно. Этот его длинный клювообразный нос выделяется так, что поневоле смотришь лишь на него. Но… цвет глаз.

Цвет волос.

— Сын. Я о том позаботился… у ведьм есть особые амулеты.

— И… что вам еще от меня нужно?

— Официальное отречение, — спокойно произнес господин Подольский. — Не сомневаюсь, что сейчас вы смущены и, вероятно, возмущены. И ребенка вовсе не желаете. Вы с готовностью отдадите его мне, но это сейчас. Никто не знает, как все изменится через год или два, или пять, или десять, а потому я хотел бы иметь гарантию, что вы не станете докучать моему сыну. Что не объявитесь однажды, желая заявить о своем родстве.

В его словах был здравый смысл, но…

— Вы могли просто уехать. Вы ведь собираетесь уехать, верно?

— На этой неделе. И да, возвращаться в ближайшее время мы не станем, но… мало ли. Я предпочитаю действовать прямо. Опыт подсказывает, что тайны, оставленные в прошлом, имеют свойство открываться в самый неподходящий момент. А потому я надеюсь, что здесь и сейчас мы с вами договоримся…

— А если нет?

— Договоримся, — улыбка господина Подольского была слегка кривоватой и преисполненной столь искреннего дружелюбия, что мурашки по спине побежали. — Вы ведь разумный человек…

Это да, разумным Ежи себя считал, но, получается, не настолько?

— В свою очередь, если вы переживаете о том, что будет с Элен и ребенком, то могу поклясться, что буду относиться к нему, как к своему сыну, которым, собственно говоря, его и считаю. Что ни словом, ни делом, ни каким-либо иным способом не причиню ему вреда. Что выращу и воспитаю достойным человеком…

Он был искренен.

И от этой искренности стало дурно. И самому себе Ежи вдруг показался… ничтожным? Глупым пустым человеком, который только и способен, что складывать самолетики из доносов да по чужим женам гулять? Смог бы он вот так…

Никогда.

А ведь и вправду он подавал надежды. И пусть не сказать, чтобы был сильнейшим и умнейшим, но многого мог бы достичь. И может… и почему, когда случилось так, что перестал быть интересен «Вестник мага» с его научными статьями?

Ведь прежде мечталось, что однажды и собственная, за авторством Ежи, выйдет.

Идеи были.

Наработки.

Когда он их забросил, сперва отложивши на денек, а после… после день превратился в два, а там… он, кажется, если и заглянет в те свои записки, то сумеет ли вообще понять их?

— Вы хотите клятву или бумаги? — голос дрогнул.

— И то, и другое, если возможно, — Гашек чуть склонил голову и усмехнулся. — Не казните себя. Просто вы еще молоды и думаете не о том.

— Клятву я принесу, а бумаги…

— Я взял на себя смелость подготовить их.

Отчего-то это не удивило.

— Постойте, — Ежи потер переносицу. — Я хотел бы… вы сами говорите, что случиться может всякое. В том числе и с вами. Жениться и воспитывать ребенка я и вправду не готов.

Почему-то после этих слов стало мерзко, будто он, Ежи, в чем-то и перед кем-то виноват.

— Но у меня есть деньги…

Прозвучало донельзя жалко.

— Возможно, не так и много, но…

— Вы бы хотели оставить некоторую сумму в банке? На счету? На случай… непредвиденных обстоятельств? — смеяться господин Подольский не стал. — Поверьте, в этом нет необходимости, но если вы желаете…

— Желаю, — твердо произнес Ежи.

— В таком случае благодарю.

— И… если вдруг вам нужна будет помощь… магического толка… дар у меня и вправду не сказать, чтобы велик. Однако кое-какие возможности есть. И связи. Да и семья…

— Конечно.

Он помолчал несколько мгновений, после чего добавил:

— Я рад, что выбрал именно вас… не знаю, передается ли с кровью порядочность, но буду надеяться и на это.

Вот в собственной порядочности Ежи сомневался.

Вернувшись домой он долго перебирал бумаги, большею частью пустые, с обрывками стихов, правильно-угодливых, наполненных розами и лучезарными улыбками, потом отыскал-таки папку со старыми чертежами, перебрал их и, сложивши, вернул на место.

Папку сунул под подушку, да так и лежал до самого утра, разглядывая потолок и пытаясь понять, как и когда стал частью этого вот болота. И как ему из оного выбраться.

…учебники, что ли, запросить за старшие курсы?

Наставнику отписаться или… заняться хоть чем-нибудь? Знать бы ещё чем…

Он был настолько отчаянно храбр, что даже спал, высунув ногу из-под одеяла.

Из жизнеописания Сергия Смелого, созданное по свидетельству многих людей, лично с ним незнакомых.

Что нужно, чтобы накормить четыре десятка котов? Пусть пока мелких, но оттого ничуть не легче. Стася вздохнула, глядя, как суетятся, толкаются у мисок котята.

Миски были белыми и полупрозрачными, судя по всему, фарфоровыми, и Стася крепко подозревала, что отнюдь не кошачьими, однако иных, попроще, она не нашла.

Вот одна зазвенела, разливая воду.

Фыркнул рыжий Зверь, правда, еще звереныш, но уже крупный, много крупнее собратьев по несчастью. А на морде его появилось обиженное выражение. Он заорал было, но короткий рык Беса заставил его смолкнуть и отступить. Захныкала Фиалка, которая сунулась было к мискам, но тотчас отступила. И теперь стояла, дрожа всем своим лысым тельцем. Тряслись огромные уши, мелко подрагивал хвост.

Из огромных глаз текли слезы.

Ну хоть не гной.

— Эх ты, — Стася подхватила невесомое тельце. — И что с тобой делать?

Глаза у Фиалки были круглыми, большими и лиловыми, того невероятного оттенка, который у кошек встречаться вроде бы и не должен. Ответом был едва слышный писк.

Стася поставила котенка на столик, щедро украшенный инкрустацией, и туда же подняла миску с творогом.

— Ешь… кальций тебе не помешает. И вообще… — она махнула рукой.