— Восемь — негромко бросил Степа, не оборачиваясь.

Максимальным индексом нарушения роста был показатель десять. Но и восемь означало, что где- то к тридцати годам Степа будет примерно в пять раз больше обычного человека. А уж больше неё, наверное, и вовсе раз в шесть. Это если он вырастет до среднего роста гигов, а если ему суждено стать высоким даже по их меркам — даже сказать трудно, каким он окажется. Одно точно ясно — их будет разделять пропасть. Она станет для него маленькой и хрупкой, как кукла, а он для неё огромным монстром, способным неловким движении руки переломать ей все кости. Что тогда должно произойти с их дружбой?

— Понятно — сказала она. — Хотя на самом деле ничего не понятно.

Степа повернулся, внимательно посмотрел Наде в глаза и добавил:

— Это значит, что к тридцати я стану таким же, как мой сосед.

В комнате повисла тягостная пауза. Чтобы хоть как-то сбить напряжение, Степа начал разбирать разбросанные по столу ручки и карандаши. Несколько штук упало на пол, и Надя, легко спрыгнув с кровати, начала помогать ему.

Степа сел на корточки, поравнявшись с ней ростом. Он быстро подняла закатившиеся под стол карандаши и сейчас протягивала их ему, глядя прямо в глаза.

— Прости, пожалуйста, если я смущаю тебя. Просто мне всё это интересно, я никогда толком не сталкивалась с такими, как вы. Нет, ну я конечно, слышала, что это бывает, но чтобы вот так… — она смущённо потупилась.

— Да ничего — печально улыбнулся Стёпа. — Ты зато общаешься со мной. А большинство людей просто шарахаются в стороны, как от прокажённых, совсем не думая о том, что я точно такой же человек. Просто большой. Но я же в этом не виноват?

— Виноват — в чём? — вдруг спросила Надя, вновь сев на кровати и поджав ноги. — Я вообще не понимаю и не вижу разницы, если честно. Ну, я — маленькая, а ты большой. Какая разница? Я и для своего круга маленькая и хрупкая, а для тебя наверное вообще как игрушка. Но меня это не особо пугает.

— Таких как ты, совсем немного, Надь. Поверь мне — добавил Стёпа. В памяти вдруг всплыла бабка, оравшая на него в электричке. Как маленькая собака, брызгаясь слюнями, она изрыгала проклятия на Степу, а в глазах — он хорошо запомнил этот момент — застыла смесь панического страха и ненависти. Зная, что он не сделает ничего в ответ, она выливала на него свою злобу, но боялась при этом до чёртиков — и если бы он просто рявкнул на неё, она бы в ужасе смылась куда подальше. Но — все гиги знают это — позволять себе такого нельзя.

— Знаешь, я много общался с людьми — с обычными людьми — на тему устройства жизни гигов — сказал он, прогнав образ мерзкой бабки из головы. — И в большинстве случаев люди — обычные люди — ведут себя отвратительно. Никто не хочет делать для нас ничего — даже когда и делать-то ничего не надо. Если бы нам дали землю — которой полно вокруг, да и старых задний, никому не нужных ведь куча — мы бы смогли жить как нормальные люди. Но людям либо лень, либо жалко сделать хоть что-то. Только в нашем районе пустует около пятнадцати зданий, там ничего не строится и никогда не будет. Но ответ везде один — нет.

— Но ведь это все чьи-то активы — робко сказала Надя. — Кому-то они всё же принадлежат.

— Да, понятно — завёлся Стёпа. — Активы, пассивы…. инвестиции, банки… займы. И прочее, прочее, я уже слышал все эти слова. Ну и что с того? Это все маленькие слова маленьких людей. Нам они так же бесполезны, как их маленькие и жутко дорогие вещи. А ведь нам не так много надо. Мы можем работать, можем все устроить так, что всем будет комфортно. Ведь места — много. Чертовски много!! — он в сердцах хлопнул себя ладонью по коленке. Звук отразился от бетонных стен завода и получился слишком громким. Надя вздрогнула, и Степа пожалел о том, что сделал. Он все время забывал, что ему так просто напугать её. Она сидела совсем рядом, маленькая, красивая, как произведение искусства… Он задержал на ней взгляд и смущенно отвел глаза.

— Прости, пожалуйста — виновато сказал он.

— Да всё в порядке — тихо ответила она. — Продолжай.

— Да что тут продолжать — пробормотал Степа. — Все же и так понятно. Места — полно. Почему не дать его тем, кому оно реально нужно? Знаешь, ведь у гигов не так уж много радостей. И … они простые, обычные. Человеческие. Вполне понятные. Но нет — лучше построить ещё один убогий, никому не нужный торговый центр и набить его маленькими, бестолковыми и дорогими вещами… Чем сделать что-то реально стоящее и полезное для людей. Или просто отдать землю тем, кому она так нужна — обычным людям, понимаешь? Такими же, как вы… Степа поперхнулся и закашлялся, стараясь быть как можно тише — ему казалось, что кашель гремел под бетонными сводами подобно пушечным выстрелам. Он бросил на нее короткий смущённый взгляд.

Надя сидела на диванчике и задумчиво смотрела в сторону большого, затянутого мутной плёнкой окна, поджав ноги и закутав подбородок в воротник водолазки.

— Нам не нужны рестораны с квадратными тарелками, не нужны машины с отделкой из древесины дорогих пород — продолжил Стёпа. Ему было трудно остановиться — чувство несправедливости вновь завладело его разумом, обжигая, растекаясь по телу, как кислота. — Одну такую машину можно легко обменять на подобное заброшенное заводское здание. Ну и зачем она нужна? Зачем тратить столько сил, энергии, ресурсов, чтобы сделать абсолютно, по сути, бесполезную вещь? Главная задача которой — это чтобы она стоила как можно дороже. Сделать машину для гига стоило бы в десять раз дешевле. Но никто не хочет этим заморачиваться. Мы даже едим меньше, чем некоторые обычные люди. Нам нужно только пространство, место. Но оно стоит огромных денег. Хотя его — полно.

Степа встал и заходил по комнате, стараясь унять волнение.

— Знаешь, как мне обидно, Надь? Я рос обычным мальчиком, в обычной семье. Ходил в школу, учился, играл во дворе. А потом мне сказали, что скоро это все закончится, я вырасту в чудовище, и мне придётся как-то выкручиваться, выживать, придумывать что-то… Просто чтобы жить. В мире, казавшемся мне совершенно привычным и дружелюбным. И никто не сказал мне, как и что мне делать. Понимаешь? — он остановился и посмотрел на неё.

Надя, поджав губы, по-прежнему сидела и смотрела в тусклое окно.

— Надь? — тихо спросил он.

Она повернулась и посмотрела на него. Сердце Степы сжалось — она никогда не смотрела на него так. Кажется, он слишком увлекся своими рассуждениями и чем-то обидел её.

— А я в чём виновата перед тобой, Стёп? — с вызовом сказала она. — Я-то тут при чём? Да, я обычный человек, как все те, с кем ты общался. И что с того? Я тебя что, обижала как-то, оскорбляла? Чего ты срываешься на меня?

Стёпа заморгал и густо покраснел.

— Я… я не срываюсь, Надь… Я просто… ну, просто поделился с тобой тем, что накипело. Прости меня.

Она, слегка склонив голову набок, молча смотрела на него.

— Вот ты всё время говоришь — мы, вы… Ты сам давно поделил людей и считаешь нас — пусть так, пусть я тоже «они» — Надя горько усмехнулась — считаешь нас всех сволочами. А с «нами», если уж на то пошло, ты хорошо знаком? Ты пообщался с чиновниками, с быдлом в транспорте и решил, что всё обычные люди — дерьмо. Так?