Наяда сжала кулаки, чуть согнув колени, готовясь к драке, платье, несомненно будет помехой, но терпимой.

Неожиданно гул в ее голове заглушил абсолютно все звуки, в глазах потемнело, боль в затылке угрожала расколоть череп на двое.

Удар, еще один. Она развернулась боком, чтобы иметь место для маневра и оскалилась. Из перепачканного кровью рта медленно стекала бордовая струйка, спускаясь по подбородку. Девушка поднесла руку, сжатую в кулак к ребрам, защищая важные органы, вторую чуть выставила вперед на уровне собственной головы, одновременно защищаясь и готовясь к удару. Ей страшно хотелось упасть и не шевелиться, чтобы хоть как-то восполнить силы, вместо этого она закричала и двинулась на врага. Серия ударов, она била неустанно, почти не чувствуя боли от прилива адреналина. Удары противника если и достигали ее туловища, то оставались незамеченными.

Наконец он рухнул на выжженную, все еще дымящуюся землю, стирая кровь с лица. Над бровью человека в необычной военной форме пару мгновений виднелось белое мясо, а после кровь из раны хлынула как под напором.

Девушка позволила себе чуть расслабиться, опустить руки, наблюдая за врагом. Из последних сил он достал из отсека на поясе нечто непонятное.

Она наклонила голову, изучая противника, из маленькой черной палки он явно целился в нее, считая это чем-то смертоносным. Девушка усмехнулась, присаживаясь перед врагом.

— Что ты такое? — Глухо спросил он, сплевывая кровь.

Девушка не ответила, она вытянула одну руку вперед, только сейчас ощущая ноющую боль в двух сломанных пальцах и выбитый локоть.

Противник закашлялся, уже не сплевывая кровавые сгустки, а срыгивая их. Спустя пару секунд, он задрожал всем телом и закричал, теряя остатки своей жизни. Он умер быстро, так не и получив ответа.

Девушка поднялась с земли, оглядывая простирающееся перед ней поле. Всего пару часов назад здесь гремела битва, теперь земля усеяна трупами. Она посмотрела на свои руки, затянутые в темно-синюю жесткую форменную ткань, пошитую специально для таких как она. На плече вышитый серебряными нитями знак: расколотая на две части корона. Чтобы никогда не забывала, кто она и для чего создана.

— Не думай пытаться сбежать.

Сначала Наяда решила, что ей послышалось, так тихо говорил господин. Она встряхнула головой, отгоняя страшное видение и постаралась устоять на ногах.

— Доброй ночи, господин, — девушка чуть присела, кланяясь и попыталась проскочить мимо. Сейчас ей было не до него.

Хеуд поймал ее за локоть и заставил остановиться. Наяда поморщилась от боли, скорее всего от его хватки на коже останется синяк.

— Я слышал, тебе нужна работа.

Наяда сглотнула, открыв рот, чтобы ответить, но впервые слова застряли где-то в глотке, отказываясь выходить наружу. Она снова встряхнула головой, на этот раз, чтобы привести себя в порядок.

— Благодарю вас за беспокойство, господин. К счастью, работу я все же нашла.

Она изо всех сил старалась делать вид, что ничего не произошло в том злоклятом лесу осенью, но нервное подёргивание верхнего века на правом глазу ее явно выдавало.

— Мне кажется, ты врешь, девчонка. На первый раз я тебя прощаю. Но впредь, не смей.

Хеуд сильнее сжал девушке руку.

— Хочу тебя осчастливить, моей супруге нужна служанка. С завтрашнего дня ты переезжаешь в наш дом. Эта работа постоянная, в свой сарай ты больше не вернешься.

— Простите, господин, но я не достойна вашего предложения. Госпожа Эванлин заслуживает более усердную служанку. — Наяда постаралась выдавить улыбку.

Хеуд осмотрел ее с ног до головы, будто увидел впервые и чуть оттолкнул от себя, наконец выпустив девушку.

— Это не предложение. Завтра утром явишься в мой дом. Эванлин… Госпожа Эванлин тебя встретит и объяснит твои новые обязанности. А если вздумаешь ослушаться…

На руке Лилового потрескивали искры, угрожая перерасти в шар и перепрыгнуть на девушку. Наяда сразу вспомнила вопль леди Эванлин, отчаянный, полный боли и мольбы.

— А если об этом случайно узнает господин Дамир? — Наяда кивком указала на руку Хеуда.

Он засмеялся, прогоняя ручные искрящиеся молнии и медленно надвигаясь на девушку.

— Это будет последнее, что ты, возможно, успеешь сделать. Возможно, девчонка, такой маленький процент на удачу. Подумай.

Процент и удача, два неприятных слова для Наяды. Какой процент был того, что она окажется именно на том лугу около Хорта? Вероятно, небольшой. Быть может процент того, что она выжила был еще меньше. В обоях случаях девушка не была уверена, что это удача. Хорт определенно нельзя было назвать удачей.

— Я буду рада служить леди Эванлин, угождать ее нуждам и защищать, если придется.

Наяда вздернула подбородок, давая господину явственный намек.

— Вот и чудно. Не задерживайся.

С этими словами господин Хеуд пожелал удалиться в ночь, оставив девушку осмысливать произошедшее.

Наяда кое-как добрела до ближайшего здания и скатилась по стене на землю, подгибая ноги к груди и обхватывая голову руками. Она не обращала внимания на холод. Голова все еще неприятно гудела, заставляя ее морщиться и терять из виду очевидное. Она нашла работу, пусть и не совсем удачно, но постоянную, вероятно, хорошо оплачиваемую. Не будет же Хеуд швырять ей пару медяков и ждать, что она останется. Хотя конечно же останется. Во-первых, лучше ничего не представится, во-вторых так проще всего, не привлекая внимания, наблюдать за Хеудом. А еще естественно, жить в тепле и не думать, как не замерзнуть насмерть в своей жалкой лачужке.

Девушка просидела на земле какое-то время, снова и снова прокручивая картины из видения. Что это было? А главное, кто? Наяда ощущала и видела все перед собой так, будто этим бесстрашным созданием была она. Но это невозможно. Если бы она была на войне, что вряд ли, об этом бы стало известно властям, после того, как информацию о ней внесли в общий список жителей Хорта.

Все в этом видении было странным, размышлять об этом на холоде, означало превратиться в ледышку. Девушка медленно встала, все еще ощущая слабость и пошатываясь, будто не пропустила мимо себя пару кружек медовухи, пошла домой.

Дом. Какое странное слово, чуть сладкое на вкус с примесью некой горечи, с привкусом грусти и послевкусием тепла и сожаления. Она считала своим домом старую хижину, в которой не прожила детство, не родилась и не была счастливой. В ее понятии дом должен был обладать всеми тремя качествами, чтобы считаться домом. Но самое главное, это не дом, в котором все напоминает о родителях. Это лишь пустая оболочка, наполненная разваливающейся мебелью. Наяда даже не была до конца уверена, были ли у нее вообще родители. Иногда она с затаенной завистью смотрела на тех, кто рос в семьях, имел радость каждый день обнимать родителей.