У нее был только Робин. Отец не по праву ее рождения, а по стечению обстоятельств, при жизни он в самом деле старался. Старался показать ей, что такое родительская любовь и забота, он старался заменить ей и мать, и отца, которых возможно, никогда и не существовало. Она могла родиться где угодно, от женщины, которая ее не желала и даже не удосужилась взглянуть на лицо новорожденной дочери, прежде чем отдать ее. Могла родиться на фронте и потерять мать за секунду, убитую вражеским солдатом. Правда ей не известна и никогда не будет известна. Она до конца жизни обречена нести это бремя, не зная правды.

Как-то Наяда задумалась, а что, если эта самая правда очень горькая и причинит ей много душевной боли. Через пару дней после этой мысли, она поняла, что какой бы ужасной не была правда, она хотела бы ее знать, хотя бы ради того, чтобы понимать себя, свои чувства.

Она чувствовала, что правда может принести ей исцеление и покой, о которых девушка так мечтала. Чтобы ни скрывалось за ее появлением на свет, она смогла бы это принять.

Вместо того, чтобы завалиться спать, Наяда еще долго просидела у остывшего очага. Она не помнила, как добралась до дома, когда она пришла в сознание, то уже подходила к своей хижине. Домой…

Тяжело вздохнув, девушка сдвинула кровать немного в сторону и отодвинула две половицы. Она улыбнулась, смотря на завернутый в ткань меч. Ее наследие, оставленное Робином. Интересно, хотел бы он, чтоб она его забрала? Еще одно, о чем она никогда не узнает, старый воин умер неожиданно и быстро, его сердце отказалось биться в одну из ночей. Большой и сильный Робин рухнул перед девчушкой на дощатый пол с оглушительным грохотом и замер. Наяда кричала, долго, пискляво, как самый настоящий ребенок, увидевший нечто ужасное, она ползала рядом с телом воина, скребла пальцами доски пола, топала ногами и заливалась горячими слезами. Ее крик вполне могли услышать в городе, однако никто не пришел, хранители спокойствия оставили без внимания ее личную трагедию. До самого утра она скулила и трясла тело приемного отца, не веря, что этот могучий мужчина может так просто взять и умереть.

Взяв оружие в левую руку, девушка встала и выпрямилась. Ей нравилось, как меч тяжелил руку, отсекал страхи и сомнения. По-настоящему, девушка до сих пор не знала, что такое страх. У нее ни разу не возникло чувство, заставляющее ее бежать, спасаться, прятаться или плакать и умолять о пощаде. Всякий раз сталкиваясь с проблемами, ее внутренний инстинкт требовал собраться и готовиться к бою, а не бежать. Либо выжидать и наблюдать, подмечать мелочи и внимательно слушать.

Она знала, что должна бояться Мардара, но это не инстинкт, не ее собственные чувства. Так наказал Дамир в первый же день их знакомства, и она слепо подчинялась. На деле же ей было жалко младшего господина. Тогда у реки она ощущала не страх, а тоску. Они оба были бесконечно одиноки в этом мире. Он больной сын лорда, обреченный быть тенью брата. Она свалившееся с неба непонятное существо, не знающее о себе ничего, ей судьба уготовила всю жизнь прожить в неведении.

Вроде как происшествие в лесу должно было бы напугать, но вместо этого вызывало интерес.

Или показательные порки. Наяда слышала, что многие женщины при виде того, как бьют привязанного к столбу человека, испытывают страх. Кто за себя, кто за родных, но это определенно страх, некоторые падают в обморок.

Наяда первые пару лет во все глаза наблюдала за поркой, но не испытала ничего. Совсем ничего. Потом она пыталась представить, что ее так же по глупости нашкодившую ведут к позорному столбу. Вот и Вилмет стоит неподалеку, сжимая в руке плеть. Опять ничего. Будто кто-то поставил барьер на подобные ощущения.

Робин говорил, что бояться нужно прежде всего войны. Когда он был жив, она лгала, будто согласна с ним, будто одно это слово повергает ее в настоящий ужас.

Наяда выставила правую ногу вперед, развела плечи, занося меч за плечо для рубящего удара сверху и опрокинула его одним резким рывком. Сразу же сменила позицию, защищаясь. Провела мечом по дуге, другой рукой держа воображаемый щит для защиты. После каждого удара она сменяла стойку, повинуясь зову тела.

Удар сверху от верхней стойки.

— Стойка дамы, — неожиданно для себя прошептала девушка.

Ее движения плавно перешли в нижнюю стойку.

— Зуб кабана…

Наяда в изумлении открыла рот и глупо заморгала, но не остановилась.

Она плотнее обхватила рукоять меча и занесла его для удара противнику по ребрам, защищая свою голову от предполагаемого удара невидимым щитом. Она откуда-то знала, что этот стиль направлен на бой с противником в легком или среднем обмундировании.

Она переставила ноги, балансируя в выдуманной схватке, баланс ее тела и оружия выходил идеальным, так будто она тренировалась всю жизнь. Она знала, что меч не предназначен для прорезания доспеха и искала у воображаемого противника слабые или открытые места на теле.

Девушка сделала еще пару выбросов, нанося удар, несколько раз отскочила, ловко переставляя ноги, защищаясь. И случайно посмотрелась в зеркало.

На одно мгновение в зеркале возник образ сильной молодой девушки, искушённой боем. Она сжимает в руке длинный меч, совсем непохожий на отцовский, с лезвия капает кровь. Волосы заплетены в причудливую прическу из косичек, чтобы ничто не мешало в бою. На руках железные браслеты, то ли украшенные, то ли просто для чего-то снабженные двумя синими камнями по одному на каждом, на шее помимо шрама и татуировки ошейник, точная копия браслетов, с таким же иссиня-черным камнем в середине. На щеке виднеется причудливые узор, нанесённый краской. Она одета в темно-синюю форму, чем-то похожую на военную, но другую. Эта больше похожа на одежду, которая не сковывает движений, она одновременно легка и тяжела, ткань плотная, с множеством карманов и отсеков под оружие. Но оружия в них не видно. Однако видно разломанную на две части корону, вышитую серебряными нитями.

На лице этой другой Наяды нет ни единой эмоции. Она похожа на восковую куклу. Но при этом весь ее вид буквально кричит об исходящей от нее опасности и свирепости. Грудь этой незнакомой, но без сомнения опасной девушки, медленно поднимается и опускается, будто у нее появилось пару секунд на передышку, а после она снова пустится в смертельный пляс, отнимая чужие жизни.

Наяда закричала, хватаясь за голову. Боль вернулась. Меч выпал из рук и звонко ударился об пол. Наяда вжалась в пол, сильнее сжимая голову руками, почва будто вышла из-под ног, она больше не чувствовала опоры и баланса, только гул, только нарастающую боль. Она кричала пока из горла не посыпался кашель, угрожая сорвать себе голос и явиться к Хеуду в совсем жалком виде.

Хеуд. Завтра утром она должна прийти в его дом и приступить к работе.

Наяда кое-как приподнялась с пола, стиснув зубы так, что губы побелели, лишившись краски. Она медленно подняла взгляд и посмотрела в зеркало, надеясь снова увидеть в нем призрака, увидела она себя, растрепанную девушку с дрожащими от боли руками. На бледной коже выступил румянец от прилившей к голове крови. Она тяжело выдохнула, ловя себя мысли, что сейчас невероятно похожа на ту, что видела в зеркале пару мгновений назад. Лицо лишено эмоций, потому что тело активно подавляет их, борясь с болью. Глаза почти стеклянные, но взгляд такой же твердый и уверенный. Хотя уверенности Наяда совсем в данный момент не испытывала.