— Эй, слышишь меня? Я сейчас домчусь до пансионата и пришлю кого-нибудь за тобой.

— И плохого ма-альчика Костю буду-ут опять руга-ать! — голосом капризного ребенка протянул парень.

— Кто тебя будет ругать? С кем ты приехал?

— С ма-амочкой.

— Как ее зовут? В каком она номере?

— Ладно, шучу.

Он тяжело поднялся. Пошатнулся. Уперся руками в ель. Пробормотал:

— Тут где-то лыжи валяются.

— Где именно?

Показал неопределенно рукой. Арина послушно присела на корточки, начала разгребать снег. Мальчик Костя насмешливо за ней наблюдал. Когда девушка выкопала маленькие охотничьи лыжи, принял их из ее рук как должное. Вместо «спасибо» хмыкнул:

— Ангелы тебя не простят.

— Чего?

— Самая лучшая смерть — тихо замерзнуть в нирване. Был бы сейчас в раю, на лютне играл. А тут тебя черт принес.

Она вгляделась в его лицо. Юное, точеное, очень красивое. Спросила с искренним любопытством:

— Сколько тебе лет?

— Можешь поржать. Пятнадцать.

— Так ты что, правда, сюда с мамой приехал?!

Костя неловко пристегнул лыжи. Буркнул:

— Она рвалась. Я отшил. Слава богу, студент. Имею право ездить один.

— Как это: в пятнадцать лет и студент?

— А вот так. Маменька самоутверждалась. С пеленок третировала и своего добилась. Дитенок-вундеркинд получился. Ток-шоу, журналисты. Костя Клыков, самый юный студент психфака. Неужели не слышала никогда?

— Не-а.

— А я тебе автограф хотел дать. Ладно, потащились домой.

Арина хотела пойти первой, но мальчишка не дал:

— В жизни бабе не доверю дорогу искать.

Спорить она не стала. Покорно ждала сзади, когда Константин оступался. Врезался в дерево, падал в снег.

— Будь ты неладна, сельдь! — ворчал парень. — Лыжню проложила кривую!

А она восхищенно думала: вот бывают ведь такие люди. В пятнадцать лет — студент. Красивый, уверенный в себе. Она его старше вдвое, но безоговорочно готова искать ему лыжи, пропускать вперед, терпеть упреки.

До пансионата добрались только к восьми.

— Ужин йок, — констатировал мальчишка. — Значит, они нас сами вынудили. Теперь — для разнообразия! — попробуем кору дуба.

— Что?!

— Неужели не слышала никогда? Отличное народное средство. Ее даже в аптеках продают.

— Ты издеваешься надо мной?

— Селедка, я, наоборот: расцвечиваю твою жизнь красками! — хмыкнул он. — К тому же кора дуба прекрасно отбивает аппетит.

— Костя! Но ведь это… вредно!

Мальчик отвернулся от нее. Фонарь бросал на его лицо бледно-мертвенный отблеск. Слова звучали глухо:

— Но уже пора идти отсюда. Мне — чтобы умереть. Вам — чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее, это никому не ведомо, кроме бога.

— Что это?

— Последние слова Сократа, — вздохнул Костя. — Ладно, забей. У меня в башке таких фенечек миллион. Ну что? Пошли курить?

— Нет, спасибо.

Она секунду поколебалась и добавила:

— Ты щеки отморозил. Надо помазать чем-нибудь.

— Пойдем к тебе. Помажешь.

— Но…

— Селедка, не трясись. Насиловать не буду. Мне просто хочется, чтоб кто-то рядом был.

И ощущение, будто магнитные волны от него исходят, притягивают.

«Поймают нас в моем номере. Что дядя Федя скажет?» — в отчаянии подумала она.

Но Костя уже властно взял ее вялую ладошку своей сильной рукой. Велел:

— Веди.

В комнате — сразу расположился как хозяин. Достал из мини-бара бутылочку коньяку, орехи. Открыл, хлебнул, передал ей:

— Аперитив.

— А в пятнадцать лет разве алкоголь можно?

— Ой! — хихикнул он. — Сельдь, так это ведь ты нарушила закон! Меня к себе в номер привела. Тебя теперь могут за совращение малолетних привлечь! Лет пять дадут.

Она отчаянно покраснела. А Костя цыкнул:

— Быстро пей, пока я в полицию не заявил!

И снова она послушно исполнила его волю, глотнула обжигающего пойла.

— Умничка. Прямо хоть женись на тебе.

Арина опустила голову. Промолчала.

— Девки на моем курсе в таких случаях говорят: «Сначала пиписку отрасти!» — хихикнул Костя. — А ты чего такая вялая, сельдь?

— У меня мама умерла, — вырвалось у Арины.

— И че? Кайф. Бабки. Свобода! Я б только радовался.

— А у меня хорошая мама была, — вздохнула девушка.

— Да неужели? — хмыкнул он. — Хорошие — дочек замуж выдают и внуков в школу водят.

— Не говори так!

— У нас пока свобода слова. У нормальных матерей счастливые дети. — Он скрипнул зубами. — А из тебя что выросло?

«Откуда он знает? Так много знает — обо мне?!»

Но Косте уже надоело вести беседы. Решительным тоном он подвел итог:

— В любом случае моя волшебная кора дуба исправит любой трабл[1].

Вытащил из внутреннего кармана трубочку папиросной бумаги, какие-то ошметки в целлофане — по виду и правда похоже на дерево, пахнет опилками. Велел Арине:

— Ножницы мне подай.

Она притащила маникюрные. Пока Костя священнодействовал, робко напомнила:

— Тебе щеки надо помазать.

— Надо — бери сама и мажь, — отрубил он.

Арина в ответ промолчала. Но мазь положила на стол. Константин к тюбику не притронулся. Ловко скрутил две сигаретки. Одну протянул ей и глумливо произнес:

— Командир корабля желает вам счастливого полета.

Щелкнул зажигалкой — однако папироски не поджег. Сердито произнес:

— Чего ты трясешься? Смотреть противно.

— Боюсь, — честно призналась она.

— Чего? Говорю тебе: кора дуба — лекарственное растение. Оно не запрещено.

— Другого. У меня ведь настоящее видение было. От единственной затяжки. Когда мы березу курили.

— Счастливка, — вздохнул он. — Это бывает: когда не по-детски вштыривает. С ерунды.

— А что сейчас со мной будет?

— Тебе будет хорошо.

— А что я увижу?

— Сельдь, да без разницы, что ты увидишь. Тебе экспериментировать обязательно надо!