Невыносимо острое блаженство взрывающихся по всему телу искр.

Лишь задень и увидишь разряд молнии.

Рай и ад одновременно.

Трясет так, что ногти бесконтрольно его бедро скребут. Губы плотнее смыкаю, когда Артур без всякой осторожности еще глубже толкается. Взгляд к его глазам поднимаю, сильнее пьянею от чистого неподдельного кайфа, который в них отражается.

Губкой впитываю каждую эмоцию этого мужчины, когда он себя терять начинает.

Когда удары бёдрами внутрь мощнее становятся, когда волосы до боли натягивают, не позволяя хоть на секунду вывернуться и вдох сделать. Когда нам обоим так хорошо, что всякое стеснение испаряется, меняя розоватый фон первой неловкости на пёстрые багровые вспышки дотла выжигающей душу страсти.

В горло ударяет вязкость. Артур кончает мне в рот, ни секунды не думая заверить столь откровенный финал моим согласием, а я послушно глотаю всё до капли, даже не попытавшись отстраниться.

Потому что горячая, ударяющая внутрь сперма сейчас кажется самым правильным из возможного.

— Ты… — хрипит, пока мой язык собирает с головки оставшееся. — Это, сука, блядский сон, который я хочу видеть до конца своей жизни.

Я медленно скольжу по его телу вверх, продолжив поглаживать вновь твердеющий член, и неожиданно нахально для нас обоих щипаю его где-то под рёбрами. Прокручиваю пальцы и ухмыляюсь слишком дерзко в ответ на шипение.

— И что это было? — руку мою перехватывает и зубы смыкает на указательном, очередную волну мурашек запустив.

Сильнее давит, свободную ладонь на ягодицу грубо обрушив, и улыбку мне возвращает.

Такая же неприкрытая наглость.

— Ты не спишь, — хихикаю, на носочки поднимаюсь, чтобы в шею ему уткнуться.

— Не выпущу сегодня из-под себя, — пытается в угрозы, но я лишь губами его кожу трогаю и чуть повыше ключицы небольшое пятнышко оставляю.

— Попробовал бы ты меня выгнать, самый идеальный мужчина на свете.

Рассвет на его обшарпанном узком балконе — лучшее, что случалось со мной в этой реальности.

Дым лёгкие травит, пока я в темноту вглядываюсь и о девчонке, что в комнате сопит, думаю.

После предательства бывшей, когда она за моей спиной с моим же лучшим другом спелась, поклялся себе никогда больше женщин в свою жизнь не пускать.

А перед Оленёнком душу вывернуть готов.

Смотри, малыш, вот он я. Со всеми демонами внутренними, с клеймом в биографии.

Примешь?

И она ведь даже головой в ответ не кивнет.

Просто прижмётся сразу и теплотой своей окутает.

Светлое к тёмному. Наивность к цинизму.

От ладошек на животе вздрагиваю. Настолько глубоко в себя ушел, что не уловил скрип балконной двери.

Пепел стряхиваю, сигарету недокуренную в пепельницу вдавливаю и разворачиваюсь лицом к девочке, которая с одной ноги на другую переступает, потому что холодно здесь так стоять. Пол не то что без подогрева — спасибо за отсутствие обрушений.

— Ты чего вышла? Еще и босая. Заболеешь и будешь потом свои бациллы в двух квартирах сразу разбрасывать, — на себя её тяну, вынуждая на мои ноги встать, чтобы теплее было.

— Проснулась, а тебя нет. Зачем ты куришь? — к губам её тянусь, но девочка уворачивается от поцелуя и нос мило морщит.

— Нервы успокаивает. Не нравится?

— Просто вредничаю. Мне в тебе всё нравится. Даже страшно от того, насколько, — признание выдыхает и на груди у меня прячется, чтобы я взгляд не мог рассмотреть.

Не одной тебе, Оленёнок, страшно.

Я пиздец как боюсь в будущее смотреть.

— Посмотри на меня, малыш, — глаза тут же поднимает, немного голову запрокинув. — Прорвёмся. Вместе, — ладонь её ловлю и пальцы наши сплетаю. — Веришь?

И она сама ко мне тянется. Губами мои осторожно накрывает, целует со всей своей нежностью, а я позволяю. Наслаждаюсь этой девочкой, дыханием прерывистым себя отравляю, каждое движение впитывая. По спине её глажу, сильнее вжимаю в своё тело.

Чтобы намертво.

До конца.

Лишь с ней рядом дышать. Потому что иначе я уже не смогу.

— Тебе — верю.

А в следующий миг я малышку на матрас осторожно опускаю и телом своим её дрожащее накрываю, ни на секунду не отрываясь от сладких губ.

То, что при первой встрече должно было стать простым трахом, переросло в ненормальную зависимость, когда каждую долбанную секунду жизненно необходимо к Оленёнку прикасаться и удовольствие ей дарить.

Стоны губами собирать, до каждого сантиметра кожи добраться, чтобы всё в невидимых отпечатках было. В глаза эти бездонные смотреть и собственное отражение в них видеть.

Отражение, которое всякой грязи лишено.

— Хочу тебя внутри… Артур…

И когда она имя моё вот так искренне выстанывает, у меня внутри всё замирает.

Истинное сумасшествие, от которого кровь кипит и хочется этой девчонке под ноги все чёртовы звёзды бросить. До единого небесного фонарика.

Утром Оленёнок меня в свою квартиру отправляет, чтобы я сыр притащил и дощечку для нарезки, потому что «всё должно быть по правилам».

Обратно на кухню мне приходится заталкивать себя силой. Натягиваю улыбку, сжимаю зубы, наблюдая за лёгкими покачиваниями женских бёдер в такт мелодии из динамиков телефона, и стараюсь впечатать эту картинку в свою память, потому что вот так — последний раз.

Мне бы сейчас в стену кулак несколько раз врезать, да боюсь малышку напугать своей агрессией.

— У тебя такой взгляд… — девочка замечает перемены. Подходит близко, встает между моих разведенных ног и пальцы в волосы зарывает.

Глаза в глаза.

— Какой, Бэмби? — моргаю и возвращаю ей слегка нагловатый прищур, который она привыкла видеть.

— Будто что-то случилось, — губы кусает, ладонь к моей щеке прикладывает. Душу по ниткам вытягивает, желая разгадку уловить.

— Случится. Обязательно случится, если ты не вернешься к нашему завтраку. Съем тебя вместо бутербродов, — уловка срабатывает.

Девочка взвизгивает, когда я пальцы её аккуратно прикусываю, и возвращается к своему занятию, то и дело поглядывая на меня из-за плеча.

Я же сижу на пошатывающемся стуле и думаю о том, что ещё пять минут назад всё было идеально.

А теперь остается лишь впитывать её запах и считать родинки, которые я буду видеть по ночам в своих кошмарах.

Три под коленкой, две чуть выше косточки на щиколотке.

Три месяца спустя