Это было нелегко, потому что мои сомнения часто заглушали мое желание.

Да кем ты себя возомнила?

Кто ты такая, чтобы так высоко заноситься в мечтах?

Кому есть дело до того, что ты хочешь сказать?

Поначалу эта дорога была каменистой. Моя первая зарплата едва покрывала аренду квартиры. И все это время меня продолжали пугать словами «газеты вымирают». Мне говорили это в 1980-х гг., когда по всей стране закрывались газеты. Мне говорят это сейчас, когда цифровые новости вытесняют бумажные. Никто не знает точно, что ждет нас впереди.

Те люди, которые предостерегали меня, были старше, мудрее и заставляли меня бояться моего профессионального выбора. Они разбирались в экономике, законодательстве, в спросе и предложении, в сложностях рынка рабочих мест и глобальной экономике.

Ну и что?

Никто не знает, как громко поет твое сердце, как оно жаждет или изнывает, стремясь заниматься тем, что любит.

Я должна была заниматься тем, к чему лежала моя душа, и откуда им было знать, что у меня на душе! Никто по-настоящему не знает, к чему лежит у нас душа, кроме нас самих. Никто не знает, как громко поет твое сердце, как оно жаждет или изнывает, стремясь заниматься тем, что любит.

На свете полным-полно людей, подобных мне. Не все они хотят стать писателями. Некоторые мечтают быть художниками, архитекторами, плотниками, зубными врачами или предпринимателями. Кто-то сейчас отговаривает или уже отговорил их заниматься тем, к чему стремятся их сердца.

Я знала одного мужчину, который всем сердцем желал быть директором похоронного бюро, но застрял в семейном бизнесе и держал продуктовый магазин, пока, десятилетия спустя, не вырвался на свободу – и тогда только осуществил свою мечту. Я работала под началом директора похоронного бюро, который хотел быть джазовым музыкантом, но, к собственному отвращению, провел всю жизнь, руководя семейным похоронным бизнесом. Освободиться он так и не смог.

Мать Дианы рассказала мне, что когда-то хотела стать художницей, но в конце концов стала изучать химию – и возненавидела ее. Наконец, достигнув средних лет, она вернулась к учебе и начала работать чертежником. Она обожает свое занятие.

Критиков слушать нельзя. В мире их полным-полно. Полагаю, критики – это те самые люди, которые не смогли осуществить собственные мечты, и им больно всякий раз, когда кто-то другой следует своей мечте.

В мире есть место для твоего желания, каково бы оно ни было. Кому-то на свете нужен твой дар. В мире есть место для твоего голоса. Кому-то необходимо его услышать. Я, наконец, сказала сама себе: писательство – это как музыка. Не бывает слишком много песен. Тот, кто терпеть не может музыку в стиле кантри, любит рэп, и наоборот. Человек, которого берет за душу Шекспир, может ненавидеть Джона Гришема. Читателям, которым не нравится мой голос, может понравиться твой.

Люди будут говорить тебе, что в мире полным-полно писателей, но большинство из них таким образом защищаются от собственных идей, отделываются от замыслов своих ненаписанных романов, залпом запивая их очередной стопкой в баре, ибо они слишком боятся рискнуть и потерпеть неудачу. Они прячутся за свои сомнения, вместо того чтобы идти вслед за своей мечтой.

В мире есть место для твоего голоса. Кому-то необходимо его услышать.

Чтобы заниматься в жизни тем, чего хочешь, нужно заглушить критиков, начиная с самого главного критика – самого себя.

В тот день, когда меня наняли на работу в «Бикон Джорнел», я проплакала всю дорогу домой. Час слез. Целое ведро.

Почему? Я только что согласилась быть бизнес-репортером. Я ненавидела бизнес-новости. Что, если я совершила ужасную ошибку? После полугода написания репортажей о продажах и прибыли мне стало скучно, я лишилась покоя. Местный журнал предложил мне работу – писать статьи. Один мудрый человек в нашей новостной редакции советовал мне остаться, чтобы создать себе рабочее резюме, заработать пенсию и жизненный опыт.

– Ты провела здесь всего несколько месяцев, – убеждал мой коллега. – Дай своей журналистской карьере шанс. Дай себе шанс здесь. Ты никогда об этом не пожалеешь.

Он был прав. Что же это за «скучные» задания, которые мне давали? Этакий винегрет из остатков, которые никому не были нужны: фермерство, страхование здоровья и аэростат. И вот как это было скучно:

Итак, поднимаюсь я в воздух на аэростате Goodyear…

Что?!

Ага!

Я предложила сопроводить заметку об аэростате Goodyear фотографиями. Мы поехали на машине из Экрона в Саут-Бенд, штат Индиана, где я должна была подняться в воздух на аэростате, с которого велась съемка футбольного матча на стадионе «Нотр-Дам». Я провела несколько дней, беря интервью у канатной команды – ребят, работавших на земле, которые оказались совершенно замечательными. Им не достается такой славы, как пилотам, зато именно они здороваются с горожанами и позволяют им почувствовать себя как дома, когда те выстраиваются поглазеть на аэростат.

Полет на аэростате – ни с чем не сравнимое ощущение. Оно совершенно не похоже на полет. Скорее, напоминает лодочные гонки. Поднимаешься в небеса и ныряешь там то вверх, то вниз. Здорово поднимает настроение, но шум ужасный. Телесъемочная группа открыла наружную дверцу, чтобы выдвинуть оттуда большую камеру для съемки игры. Было так шумно, что нам пришлось надеть наушники. Мы летели над университетом Нотр-Дам, махая руками статуе «Иисуса, объявляющего тачдаун»[7], Золотому Собору, наблюдая за игрой «Файтинг Айриш» против «Мичиган Стейт». На середине полета пилот обернулся ко мне и сказал:

– Садись, порули.

Я? Я буду сидеть за рулями управления «Духа Экрона»?!

Ого…

Как я могла отказаться? Я все еще щипала себя, не в силах поверить даже в то, что действительно лечу на аэростате Goodyear. Это редкое баловство, обычно приберегаемое для корпоративных «шишек», которые являются лучшими клиентами этой компании – производителя шин.

Но управлять дирижаблем? ОГО!

Пилот объяснил мне, как просто это делается, и показал на два измерительных прибора. Альтиметр с цифрами и круговая шкала, поделенная надвое посередине. Верхняя часть была голубой.

– Это – для неба. Удерживай его в небе, – пояснил он. Он имел в виду, не давать стрелке альтиметра подниматься слишком высоко, иначе аэростат полетит вверх, его оболочка нагреется и расширится. Он велел мне также удерживать аэростат в голубом поле. Не давать ему направляться к югу – к земле.

Нет проблем. Неужто это так трудно?