этот капитал просто сдастся и покончит с собой. Он будет яростно бороться, он делает это уже сейчас. Поэтому с ним, к сожалению, придется жестоко сражаться, создавая продукты, которые – при отсутствии налога на выброс углекислого газа – не требовали бы экономии углеводородного топлива, читайте: электромобили»[122].

«У новых технологий и инноваций всегда можно найти недостатки, и один из них связан с тем, что люди могут добывать гораздо больше углеводородных ресурсы, чем считается возможным. Когда мы начнем разрабатывать глубинные залежи метана или природного газа, то достигнем ресурсов, которые не связаны с ископаемыми времен динозавров. Метан – газ, который выходит на поверхность естественным образом. (…) У него может и не быть органического источника. Если в поисках метана мы будем копать слишком глубоко, то достигнем уровня, который раньше никогда не был виден, даже в самой ранней истории Земли. Я бы сказал, что это очень опасно. (…)

Многие люди, в частности в США, являются ярыми противниками электромобилей и возобновляемых источников энергии. С ними сложно рационально спорить. Они скажут, что некоторые ученые не считают это проблемой. Но, как известно, всегда можно найти авторитетного человека, который с чем-то не согласится. Аналогичная ситуация сложилась когда-то и в табачной промышленности. Многие годы табачные изделия рекламировались как безопасные для здоровья. Сегодня в это трудно поверить. Когда появились результаты исследований, доказавших связь между раком легких и курением, конечно же, были и ученые, которые проводили эксперименты, дабы показать, что это полная чушь. Наконец, настало такое время, когда практически любой здравомыслящий ученый утверждает, что курение вызывает рак легких и другие виды заболеваний. (…) Табачная индустрия продолжит утверждать, что среди ученых нет согласия в этом вопросе, потому что один или два процента научного сообщества так не считают. А общественность слышит только то, что ученые не согласны. Она не слышит, что девяносто девять процентов из них считают это опасным…

Я надеюсь, что изменения начнутся прежде, чем станет слишком поздно. Климатические изменения уже приобрели значительную динамику, и ускорение переноса углеводородов из земной коры в атмосферу, на мой взгляд, очень неразумно. Пожалуй, это самая большая проблема XXI века»[123].

Автомобили Tesla одними из первых могут достичь полной автономии, то есть езды без участия или даже присутствия водителя.

«Сделать так, чтобы автономная система управления была исправна на 99 процентов, легко. Но этого недостаточно. Тот один процент, в котором ты въезжаешь в стену, вовсе не здоровский. Откровенно говоря, система должна быть надежной на 99,99 процентов, а в тот миг, когда ее безопасность снижается, она обязана вовремя сообщить об этом водителю, чтобы тот взял управление на себя прежде, чем случится что-то ужасное»[124].

«Я думаю, с автономными автомобилями мы как минимум избежим тяжелых аварий, за исключением редких случаев. Но с точки зрения безопасности автомобиля необходимо учитывать, что и у нее есть своя степень вероятности. Существует возможность того, что каждый раз, когда за рулем оказывается человек, авария случается по его вине. Эта вероятность никогда не равна нулю. Поэтому, откровенно говоря, прежде, чем полагаться на автономные системы, мы должны оценивать, насколько они лучше людей»[125].

«Если мы посмотрим на другие виды транспорта – самолеты, лодки, автомобили (…) – то заметим, что в каждом из них случается гибель людей. Если задать норму, согласно которой гибель человека недопустима, транспорта не будет вообще. Запретили бы даже ежедневные прогулки. Определенный риск следует допускать. Он должен быть оправданным и умеренным, но принимать его необходимо»[126].

Безопасность электрических автомобилей остается предметом пристального внимания средств массовой информации.

«Автомобилю Tesla уделяется много внимания, как положительного, так и негативного. Ибо все, взявшие меч, от меча и погибнут. Все, что мы делаем, становится как будто рельефней. (…)

У модели S частота возникновения пожара в пять раз ниже, чем у других марок. Это, судя по всему, наименее уязвимый для огня автомобиль на рынке. И все же в прошлом году возгораниям этой модели в прессе было посвящено материалов больше, чем всем остальным пятистам тысячам сгоревшим автомобилям с двигателем внутреннего сгорания»[127].

«Наши машины уже проехали триста сорок четыре миллиона миль. И я с радостью говорю (постучим по дереву), что в них никто не погиб. Это одно из наших величайших достижений. Но с ними случались и по-настоящему дикие аварии. (…) Один парень перелетел через две бетонные стены на скорости сто десять миль в час. Я когда-то случайно сказал, что автомобиль полностью безопасен, разве что кто-нибудь съедет на нем с обрыва. И, конечно же, вскоре после этого кто-то на нем свалился с обрыва»[128].

«Мне нравятся «Космические яйца», из этого фильма мы даже взяли термин “абсурдный режим ускорения”. Это довольно забавно – возможно, не для всех, но для меня – да. Проще запомнить “абсурдное ускорение”, чем 2,8 секунды на шестьдесят миль в час. У наших конкурентов обычно нет чувства юмора. Это наша отличительная черта»[129].

Маск прославился способностью обыгрывать поп-культурные мотивы в названиях функций производимых им автомобилей – особенно взятые из научно-фантастической литературы и кино, а также из компьютерных игр.

«Я и вправду говорил, что мы пытаемся быть лидером среди создателей сценариев защиты от апокалипсиса. Мне нравится система против биологического оружия. Я разбирал ее вместе с инженерами, отвечающими за систему фильтрации воздуха, и спросил их: “Насколько хорош этот фильтр? Может ли какой-нибудь вирус или бактерия пройти через него?” Они ответили: “Нет и нет. Он задержит все. Сквозь него пройдет настолько мизерное количество микроорганизмов, что его, в принципе, нельзя измерить, они не вызовут заражения, прямо как в больничной операционной”. Я спросил: “Так что, если на нас нападет генетически модифицированный супервирус, достаточно будет сесть в машину, чтобы быть в безопасности?” Они подтвердили: “Да, мы считаем, что это так”. “Супер. Мы должны назвать это режимом защиты от биологического оружия”»[130].

«Позвольте мне объяснить глубокую идею, стоящую за поиском названий для наших моделей.