— Ну что ты тут намазала? Никуда не годится! Все надо переделать и как можно скорее!

— Но вы смотрите на незаконченную работу! — удивлялась Лаура тому, как мало разбирается настоятельница в живописи.

Однажды она, войдя в собор, грозно потребовала:

— На этой ставне изобрази пожар, случившийся в Борго восемь столетий назад.

Свирепый пожар в Борго, одном из кварталов Ватикана, населенном бедняками, оставил без крова множество семейств и был причиной гибели взрослых и детей.

— Я не справлюсь! — ужаснулась замыслу настоятельницы Лаура.

— Вот выдумка — не справишься! А ты попробуй справься!

От таких бессмысленных требований и упреков Лауру охватывало отчаяние, не хотелось работать, опускались руки. Но постепенно замысел увлек ее, развившись в ходе работы. Она задумала трагическое по своему настроению изображение, за сюжет взяв старое предание, утверждавшее, что жестокий пожар прекратился в тот момент, когда папа Лев IV, выйдя на балкон своего дворца, поднял руку для благословения народа.

Изображая папу, Лаура невольно придала ему черты настоятельницы монастыря, что саму ее ужаснуло, но очень понравилось монахине. Зато чрезвычайно удачно получились у нее люди: кто-то помогал тушить пламя, а другие, полные ужаса, пытались бежать. Обезумевшие от горя матери метались и умоляли Всевышнего пощадить прижимающихся к ним детей.

Сейчас Лауре почему-то захотелось взглянуть на свою старую фреску. Несмотря на сходство папы Льва IV с настоятельницей монастыря Санта Мария Челесте, роспись все же была хороша. Девушка ускорила шаги.

Дверь церкви оказалась открытой. Высоко поднявшееся солнце разогнало облака и зажгло огнями стекла узких окон, но в церкви оставалось сумрачно, воздух был несколько сперт и пропитан запахом воска и ладана. Мигали огоньки лампад, слабо освещавшие лики святых и статую Франциска Асизского. Несколько послушниц неслышно прошли мимо Лауры медленной походкой.

Художница задержалась у фрески, на которой она нарисовала приход больного ребенка к апостолам. Мальчика она изобразила во время припадка с лицом, искаженным судорогой. Девушка хорошо знала это выражение, не раз наблюдая его на лицах заболевших столбняком.

Возле мальчика Лаура поместила отца ребенка, застывшего в отчаянии, и мать — прекрасную молодую женщину, полную щемящего горя и безмолвной мольбы. Лица апостолов выражали глубокое сострадание и мучительное бессилие сотворить чудо.

Лаура застыла… бессилие сотворить чудо… Не произойдет чуда и в ее жизни, от своей судьбы не убежать. Почему же тогда так мучительно больно вспоминать слова Сандро: «Как можно быть художником, не имея самоуважения?»

Девушка опустилась на скамью и молитвенно сложила у груди руки. Боже! Сколько в мире боли, отчаяния и страдания! Лаура горячо молилась, и душа постепенно наполнялась чудным светом и теплом. На нее снисходило успокоение, ради которого она и пришла в церковь.

Лаура вспомнила о своей наиболее удачной фреске, изображавшей Святого Георгия. Она поднялась со скамьи и прошла в одну из церковных ниш. Георгия она изобразила в тот момент, когда он пришпорил коня, и конь ринулся вперед, высоко подняв передние ноги, храпя и озираясь на страшное чудовище. В глазах Георгия сверкал восторг, ветер развевал мантию. Дракон в предсмертной судороге передними лапами старался удержать пронзающее его копье. Казалось, еще мгновение, и он с ревом испустит дух.

На втором плане, на фоне дикой природы, была изображена на камнях прекрасная женщина. Именно такой хотела бы видеть себя Лаура. Золотой шлем Георгия, блеск его лат, голубая с золотом сбруя и переливы шелковистой шерсти лошади приковали ее взгляд.

Не о себе ли думала она, работая над фреской? Георгий, побеждающий дракона и женщина с восхищенным взглядом… Страж Ночи, ограждающий граждан республики от потрясения и юная… куртизанка. Нет, Сандро тогда не был знаком ей. «Как можно быть художником, не имея…»

Этого девушка больше вынести не могла. Успокоение, снизошедшее на нее от молитвы, грозило вновь смениться подавленностью и круговертью навязчивых мыслей.

Лаура вышла из церкви. Где же теперь, у кого просить, чтобы исчезла тревога из ее сердца?

Девушка пересекла двор монастыря и вошла в обитель. Подойдя к двери Магдалены, она постучала.

Послышались шаркающие шаги, дверь отворилась и на пороге появилась робкая горбунья. Магдалена всегда напоминала Лауре ребенка, прячущего за спиной подарок. Из-под накидки выбились волосы соломенного цвета, в глазах застыла печаль. Но при этом во всем облике юной монахини ощущалась какая-то неуловимая тайна, разгадать которую не представлялось возможным ни одной человеческой душе.

— Лаура! — Магдалена опустила ладони подруге на плечи, встала на цыпочки и расцеловала в обе щеки. — Мы так давно не виделись!

— Я была занята живописью… и еще одним делом. Можно войти?

— Конечно, — Магдалена заперла за гостьей дверь.

Большинство молодых монахинь жили в общей комнате, но, благодаря щедрости неизвестного покровителя Челестины, Магдалена располагала отдельной кельей. Маленькое помещение без окон и комнатой назвать было нельзя. Свеча на горке оплавленного воска тускло освещала письменный стол, низенькую кровать и узкий высокий шкаф. В небольшой жаровне тлели угли, от которых исходили ласковые волны тепла. В келье стоял запах горящей свечи и затхлости плохо проветренного помещения. Стены казались влажными от сырости. По углам кельи царил полумрак.

— Не понимаю, как ты здесь работаешь! — воскликнула Лаура. — Должно быть, это ужасно — никогда не видеть солнечного света!

— Наверное, тебе трудно что-либо подобное представить. Ты слишком большое внимание уделяешь настроению, чувствам, ощущениям и окружающей обстановке Мой же свет — здесь, — Магдалена коснулась виска и застенчиво улыбнулась.

— Мессер Альдус, я думаю, с удовольствием предоставил бы для твоей работы помещение в своей печатной мастерской, — Лаура села на кровать и посмотрела на подругу.

Они росли вместе как сестры, но Магдалена всегда имела склонность к уединению.

— Мы уже говорили с тобой об этом. Мне нравится работать в этой келье. Здесь я чувствую себя гораздо лучше, чем на людях.

— Ох, Магдалена! — Лауре на глаза навернулись слезы.

В полумраке кельи бедная горбунья была избавлена от любопытных взглядов, привлеченных ее уродством, которое невозможно было скрыть под одеждой. В монастыре Магдалена пряталась от мальчишек, в страхе разбегавшихся от нее на улицах, и от подозрительного отношения инквизиторов, полагавших, что горб девушки — дело дьявола.

— Когда меня примут в Академию и я смогу брать плату за свои работы, мы снимем с тобой дом. Ты же согласишься жить со мной в одном доме?

На какой-то миг в глазах Магдалены зажглась надежда, но тут же погасла. Устало вздохнув, монахиня отодвинула в сторону рукопись, в которую по заказу печатника вносила необходимые исправления.