и сразу в печь жаркую сажает, чтобы песенки к глине хорошо припеклись. Дырочки для чего? Ну, чтобы песенку, которая внутри будет, апосля хорошо слыхать было. Из печи достает голыми руками, и, давай сразу заговоры снова шептать, только теперь все задом-наперед, чтобы песенку, значит, в свистульке крепко-накрепко запечатать. И красками потом колдовскими расписывает.

Зеленая краска у нее — из ящериц да лягушек, на крапивном отваре настояна.

Белая краска — из молочных детских зубиков, толченых колдовским камнем да залитых молоком черной козы.

Синяя — то ли васильки с лесным медом, то ли незабудки на сале дикого вепря, что-то такое.

Огневая — из крылышек бабочек и осенних кленовых листьев на подсолнечном масле.

Ну, а красная — то кровь медвежья, молоком той же черной козы разведенная.

Да, еще там в колдовстве толстый серый кот замешан, но чем он ведьме помогает, то пока не смогли подсмотреть.

Откуда девки в Тыхтышах все знали? Так еще по весне Ивица на речке белье полоскала рядом с троюродной сестрой одной бабы, что всего в двух деревнях от Поспелки живет. Долго стирали, у Ивицы ж семеро детей, а у бабы — одиннадцать, так что, все успели обсказать. Считай, из первых рук вести, все чистая правда!

— Чтобы красна молодца приворожить, нужно обязательно на закате в козлика свистеть и смотреть на красно солнышко, — толковала Велиже бойкая Кропотка.

Кропотка в окно видала, как Ивица с реки шла в тот день, так что, в приворотах на посвистах лучше других девок разбиралась

— Ну, и что, что зима на дворе, тут главное, чтобы больше красного было — платье красное надевай, лентой красной косу плети, — Кропотка руками перед носом Велижи размахивала — руководила.

Велижа вздохнула. Нету у нее красного платья.

— Если девка на морозе раскраснеется, пока на свистульке играет, — тоже хорошо, — не унималась Кро. — Главное — больше красного! И сильнее дуй, громче свисти! Песня твоя до самого солнышка долететь должна.

Ох, и сложный день тогда у Велижи выдался… Надо было до заката решить, кого привораживать будет. Ей и Заруба нравился, и Новожил, и Осьмиглаз. А про кого будешь думать, когда свистишь, того к себе и привяжешь.

Красное платье-то где взять? А если…

Было красное у тетки родной, у Досады. Она тоже толстая, в заду еще поширше Велижи будет — все в семье ихней плюшки любят да поросят и уток пожирнее уважают. А тетка уже шесть раз рожала — от этого еще в ширь раздалась.

По-доброму, разумеется, Досада платье не даст, даже на один вечерок. У нее и снега зимой не допросишься, — ух и вредна баба!

Но можно в теткину избу забежать по какой надобности пустячной, и что надобно из сундука стащить потихоньку. А назавтра вернуть туда же под шумок — никто и не узнает.

Если Велижа что удумает, так она то и устроит. Хоть отца с матерью телегой переедет, а своего добьется.

Вот, наконец, стало солнце клониться к закату. Платье теткино Велиже в самую пору пришелся. Надела она рубаху самую нарядную, белую да с красными петухами, поверху вторую рубаху — то платье красное теткино, ленту красную в косу вплела. Взяла свистульку-козлика, да и шасть из дома на улицу. Со двора пошла, чтобы мамка не заругала.

Стоит Велижа прямо посреди дороги, рожа от натуги красная — в свистульку дует. Песня плохо пока складывается, отрывисто, слюни во все стороны летят. Старается девка. Осьмиглаза все ж таки решила привораживать — думает про него ненаглядного, и думки те ей силы прибавляют.

Платье красное среди снега белого издали хорошо видать.

А Колч — супружник Досады в ту пору на санях с зимней рыбалки возвращался. Грелись они на рыбалке с мужиками смородинкой, так что, пьяненький Колч домой ехал, дюже пьяненький.

Увидал толстую бабу в красном платье, решил, что Досада нарядная его встречать вышла. Удивился, конечно, но порадовался.

Солнце чем ниже садится, тем алеет ярче. Велижа дует в козлика еще пуще, понимает, что самое время колдовское наступает, для привороту удачное.

Даже вроде песенка какая складная получаться стала. Мыслит Велижа про Осьмиглаза, не отвлекается.

И тут Колч сзаду подкрался, за толстые бока девку — хвать! Он-то думает, что это баба его, потому не стесняется — облапал со всех сторон, куды руки дотянулись.

Сначала Велижка-дура подумала, что это приворот так быстро сбываться начал. Мол, Осьмиглаз уже прибежал с нежностями — удержаться не смог.

Потом увидала, что это Колч — теткин муж бесстыжий, мужичонка плюгавенький, пьяница запойный.

— Колч! Колч! Что ж ты делаешь окаянный?! — вопить с испугу начала.

А сама все на козлике играет между вскриками, оторваться не может, как замкнуло ее. Про Осьмиглаза думать забыла, один Колч на языке.

Потом все по-разному рассказывают, что дальше было.

То ли Колч на ногах спьяну не устоял — в снег повалился, а Велижка об него запнулась и рядом упала. То ли она первая падать начала, и его за собой потянула, потому как вцепился он в нее крепко. Орали все громко, свистулька еще пела какое-то время, собаки по всей деревне лаяли.

Тут и Досада с поленом березовым подоспела. Отходила она Колча по спине, по костлявым бокам, по ручищам шалопутным. Но все ж таки муж ей в хозяйстве еще нужон был, да и хлюпкий он — того-гляди зашибешь. Не во всю силу она его лупасила, себя сдерживала, чтобы не убить до смерти.

Зато всю злость свою Досада на Велижу выплеснула — и за платье, и за Колча. Так поленом по ней прошлась, мама не горюй. Потом за косу еще оттаскала, да мордой в снег натыкала. Даже нос на бок своротила — каменюка под снегом оказался.

А Колч с того дня как с ума сошел. Видать, Досада поленом и по головушке его приложила нечаянно.

Стал кажый день к Велиже под окна ходить и в любови страстной признаваться. Понравилось ему молодое тело тискать — девка всем на Досаду схожа, только на