— Улька, — поправила Ефросинья.

— Да на кой же ей, — сказала да призадумалась. За мамкиной спиной такие вещи творить! Вот она ей задаст.

Не попрощалась, спасибо не сказала, бросилась из калитки дочку догонять.

— Вот, паразитка, — причитала, переваливаясь с ноги на ногу. — Вызнала всё, прискакала. Вот Касьян тебе задаст!

Ульяна вошла в избу, и тут же улыбка слетела с лица. На неё смотрел Зосим, да так грозно, что она испугалась.

— Случилось чего? — прижала руки к груди.

Смотрит Зосим, а за спиной у неё гости стоят, мнутся, в избу не заходят.

— Жару из дома не выгоняйте, — буркнул, а сам следит, как проходят, на коник девчонку усадили. — И чего? — вопрошает.

— Холод у них, Зосим, — жалится Ульяна. — Агафью тут пока оставим, пусть на печке погреется, а сами в дом хозяйничать пойдём.

Сцепил зубы Рябой, хочется ему понёву жены задрать да надавать так, чтоб больно сидеть было. Сама решила, он согласия ещё не дал, а она вон чего.

— Ты прости нас, Зосим, — подала голос Анна, — пойдём, Агафьюшка, не ко двору мы.

Стоит Ульяна испуганная на мужа смотрит, ждёт, чего скажет, а тот глядит, как девка малая с коника спрыгивает. Худая одёжка на ней, валенцы дырявые.

— А ну стоять! — ударяет о стол кулаком. — Вот, бабы, — вскакивает с места. — Совсем от рук отбились, мужьёв не слушают. Сказано было: дома сиди!

— Так я ненадолго и вышла, — защищалась Ульяна. — Они ж там мёрзнут? А у тебя домик…

— А где я тебе на всех дров найду? — сузил глаза Зосим. — Деньга в поле не растёт! Её добыть надобно. А теперича зима на дворе!

— Пойдём, Ульяна, спасибо тебе за всё, — прячет стыдливо глаза вдовица, пятится к выходу.

— Стоять! — гаркнул второй раз Рябой, а самого от злости аж подбрасывает.

Замерла Фёкла, услыхав крик зятя, ей что ли сказали? Постояла, только двинулась, он опять кричит. Застыла. Холодно. Чегой-то на улице её, как скотину какую держит?

— Зосим, — кличет, да только не слышит тот. — Зосим, — крикнула чуть громче.

— Никак зовёт кто? — сказала вдовица, прислушиваясь.

Выглянула Ульяна, мать стоит.

— Ты чего тут? — удивилась дочка.

— Да вот, в гости зашла, — зашипела мать. — Чего твой муженёк меня не пущает?

Удивилась Ульяна.

— Как не пущает⁈

— Стоять, говорит. Я и стою.

Усмехнулась Ульяна, а потом расхохоталась.

— Нам сейчас не до гостей, — перестала улыбаться.

— А чего ж? — сдвигает брови Фёкла. — Мать на морозе держать станешь?

— Ты домой иди, как освобожусь, сама зайду.

— Вон оно как, — ахнула Фёкла. — Мать на порог не пускаешь, а вдовку в избу привечаешь?

— А ты почём знаешь, кто у меня гостит?

— А ну в дом пошла, — появился Зосим рядом с женой, и Ульяна сразу спряталась. — А тебе, Фёкла, не стыдно мне в глаза смотреть, когда за спиной вместе с мужем своим всем говоришь, будто я зерна вам вдоволь не обеспечил?

Открывает Фёкла рот, только звуков не идёт, и что на то зятю дорогому ответить. Не думала, что до ушей его дойдёт, а теперь стоит пред ним, не знает, куда глаза деть.

— Поди с моего двора, не гневи ни меня, ни Господа.

Сжала зубы Фёкла, и домой побежала всё Касьяну докладывать, что в немилости нынче у Зосима Рябого.

Глава 12

Всё ж случилось, как Ульяна хотела. Оставил Зосим жену с девчонкой в доме греться, а сам с Анной пошёл печь разжигать да порядок наводить.

Раздела Ульяна Агафью, усадила за стол. А та глазёнки на вкусности таращит, а руку протянуть боится.

— Ешь, — подвигает к ней картошку круглую, что ещё недавно в печи стояла. — Огурчики вот, — подаёт солёные.

Смотрят недоверчиво большие глазищи, только мать велела тётку слушаться. Осторожно берёт девочка из ласковых ладоней огурец и хрустеть принимается. Садится рядом Ульяна тож поесть, чтоб ребёнка не смущать, а сама Агафьюшку по голове светлой гладит.

— Будет скоро дом у вас, — приговаривает, — и отец хороший.

Слушает девочка, в одной руке картошка зажата, в другой овощ солёный. Разомлела от тепла да ласки. А мать с Рябым по дому хлопочут.

— Стыдно мне, Зосим, — качает головой Анна, выметая сор из-под лавки, — чужая тебе, чего тратиться?

— Молчи лучше, — колет щепки хозяин возле печи. Смурной, брови сдвинул, о своём думает. Ежели б всех сирых и убогих грел, не было б достатка в доме. А так разжился помаленьку. Случился в один год у него урожай хороший, да такой, что радовался Зосим, как малец пятилетний. Слыхал, что через три деревни новь почти всю град побил. Вот собрал возы, нагрузил и поехал торговать. Последнее крестьяне отдавали, да что делать? Всем не поможешь? Он трудился исправно, честно заработал. А коли не хотели брать, так пусть, у каждого своя голова на плечах. Вернулся домой, жену порадовал. На ту пору жива была его Мария, на сносях была. Это уж потом душу Богу отдала вместе с ребетёнком, а тады и сама радовалась, мол, заживёт Зосим, изба полная деток будет.

А потом пришёл к нему мужик, стал денег в долг просить. Мол, так и так, не откажи, свадьбу сыну справить надобно. Покумекал Зосим, дал, только не просто так, проценты затребовал. А потом и повелось, кому надобно было — сразу к Рябому шли. А он за уши не тащил никого. Множилось богатство. Так и разжился с одной нови и дальше пошёл. Зерном да растовщичеством брать. А коли давать всем просто так, тады можно хорошим человеком прослыть, только кому надобно хорошим быть да бедным, когда можно мясо не только по большим праздникам есть да платки жене покупать и сласти.

Разгорелись щепки, дров Зосим подкладывает.

— Вернусь, — говорит, а сам к своей же дровнице идёт. Как прознают, что подобрел, спуску не дадут, жалиться станут. У того шесть ртов некормленых, у того мать больная. Да где ж на всех еды напасти? Вот и выходило, что надобно Зосиму скупцом слыть. Набрал дровишек и обратно в избу тащит.

— Коли могу отплатить чем, — начинает вдовица, — ты только скажи. Шить могу, по хозяйству жене твоей помогать, за скотиной ходить.

— Сочтёмся, — отмахивается Зосим от неё, как от мухи надоедливой. Зато Ульяне теперь подруга добрая будет, а по поводу матери таку Ульяне скажет: как прознает, что Фёкле чего снесла, тут уж Рябой не посмотрит, что с животом ходит, выпорет негодницу.

— Расскажи мне, как здесь оказалася, — просит Рябой.

— Да как, — выпрямляется Анна. — Муж меня чуть до смерти не пришиб, а мать его такая