подножку, погладил их обоих по шеям — ветер снова донес до меня обрывки жирафьего наречия, — а потом забрался в кабину, и вагончик поехал дальше и вскоре исчез за очередным поворотом. Я поскорее проехал мимо неподвижного тела, решив поразмыслить об этой сцене позже.

У следующего поворота меня ждали беды посерьезнее. Стрелка на датчике топлива колебалась на пугающе низкой отметке, а у меня в кармане не было ни доллара, ни даже десяти центов.

Но я продолжил путь. А что мне было еще делать?

Уже на закате, когда мотоцикл был на последнем издыхании, мы приблизились к городу Коновинго, который запомнился мне не только забавным названием. Справа от нас вытянулись линией деревья, а слева змеилась быстрая река, в которую и упиралась дорога.

Рядом с рекой стояли две таблички: ОДНОСТОРОННЕЕ ДВИЖЕНИЕ, — значилось на одной; низководный мост, — уточнялось на следующей.

Я не верил своим глазам. Неужели жирафов и впрямь повезут чуть ли не вброд?

Но в следующий миг этот вопрос потерял для меня всякий смысл, потому что мотоцикл захрипел, запыхтел и остановился.

Вновь и вновь выжимая сцепление, я запрыгал на сиденье, дергая за руль, точно моя возня могла подбавить топлива в бак. Вопреки здравому смыслу я пробовал снова и снова, пока окончательно не выбился из сил.

Тяжело дыша, я поглядел вслед вагончику с жирафами, который с каждым мгновением отдалялся, и с болью в сердце подумал о том, что с калифорнийскими планами, кажется, придется проститься. «Все кончено», — сказал я себе и поймал себя на мысли, что душу продал бы, лишь бы это было не так. Учитывая, что я не слишком-то близко был знаком с собственной душой, мысль была неожиданная. А потом, подгоняемый тем же яростным порывом — «сделай или умри!», какой охватил меня на причале, я побежал, рассудив, что уж лучше умру, изнуренный бегом, чем буду спокойно стоять и смотреть, как тает слабый проблеск моей надежды.

Но тут я заметил, что тягач, еще не пересекший реку, сбавил скорость до минимальной — как тут не задуматься, а вдруг я и впрямь подкупил провидение своей дурной воровской душонкой? Особенно если учесть, что через мгновение вагончик исчез за деревьями, у которых стояла табличка:

АВТОКЕМПИНГ & ДОМИКИ

ЗДЕСЬ

Я тут же кинулся обратно за мотоциклом и покатил заглохшего «коня» к табличке. Сердце так бешено стучало в груди, что дыхание перехватывало.

Когда я добрался до ворот кемпинга, тягач уже стоял у административного здания, где по совместительству располагалось кафе с прилавком, за которым могли разместиться восемь человек. Судя по тому, что все стулья были заняты, здесь подавали и ужин тоже.

Я поспешил спрятаться от чужих глаз, и тут из здания вышел управляющий вместе со Стариком. Управляющий показал гостям направление, вагончик с жирафами подъехал к самому дальнему в ряду домиков — таких маленьких, что непонятно было, как в них даже кровать умещается, — и припарковался под раскидистым платаном. Я тайком подкатил мотоцикл поближе и притаился за валуном. Старик тем временем приподнял крышу вагона; жирафы высунули крупные морды и начали с аппетитом обгладывать ветки платана.

Но посреди пира оба зверя повернулись в мою сторону и стали поводить носами — будто почувствовали запах моей цветущей юности. Я пригнулся, а когда, чуть погодя, осмелился выглянуть, увидел ту же картину. Нос Красавицы прямо-таки ходуном ходил, точно она хотела распробовать этот самый запах получше, понять, чем это пахнет. Жутко испугавшись, что они меня выдадут, я опять нырнул за валун и сидел там, съежившись, пока не услышал, как распахнулись боковые дверцы, и Старик приказал Эрлу напоить жирафов.

В дверные проемы видно было жирафьи копыта. Перед Дикарем водитель поставил ведро без особых происшествий. А вот когда попытался проделать то же самое с Красавицей, та пнула его по руке с такой силой, что он, громко ругнувшись, отлетел назад и едва не упал — к огромной моей радости.

Потом Старик, решив проверить рану на ноге Красавицы, провернул целый хитрый маневр. Он дождался, пока покалеченная нога окажется рядом с дверцей, а потом схватил ее. Красавица пошла в атаку. Он увернулся. Она снова его лягнула — и Старик повалился на подножку, беспомощно поглядев на Эрла, который стоял далеко в стороне — на полпути ко мне.

Тут подошел управляющий с блюдом, полным гамбургеров, — его он взял из кафе, — а следом подтянулась целая толпа. Здесь были и все посетители кафе, и даже водитель блестящего молочного фургончика, припаркованного у дороги, — он принес к гамбургерам несколько кувшинов свежего молока. Запах бутербродов вскружил мне голову, поэтому я достал из кармана ворованную картофелину и стал грызть ее сырой, чтобы только не натворить глупостей. Управляющий с трудом разогнал зевак, и стало понятно, что скоро целый округ прознает о том, кто остановился в лагере.

Солнце клонилось все ниже и ниже к горизонту, жирафы продолжали лакомиться листвой, но с каждой переменой ветра поворачивались в мою сторону. Так что я не рискнул выбираться из убежища до тех самых пор, пока единственным источником света не стал фонарь у административного здания.

Тогда-то я выглянул и увидел, что Старик жестом указал Эрлу на домик, опустился на подножку и достал себе сигарету из пачки с надписью «Лаки Страйк». Меня, бедного фермерского мальчишку, прямо-таки восхитило, что он может себе позволить покупное курево, а не вертеть самокрутки. А когда он щелкнул зажигалкой «Зиппо», я и вовсе пришел к выводу, что в Калифорнии все, должно быть, богаты, как Рокфеллеры, — и мне еще сильнее захотелось туда попасть.

Я поглядел на фургон молочника, грезя если не о меде, то хотя бы о молоке, и откусил еще кусочек от картофелины, собирая в своих мечтах сладкий виноград с калифорнийских лоз. Устроившись на островке мха за валуном, я стал смотреть, как Старик выкуривает одну сигарету за другой, прикуривая каждую новую от бычка предыдущей. Как и всегда, я отчаянно боролся со сном и час за часом следил за Стариком, раздумывая, как же мне и дальше продолжить свое путешествие.

А коль скоро стратег из меня был неважный, идеи меня посещали не ахти какие… К примеру, я подумал, что можно подзаправиться на бензоколонке неподалеку, но сперва придется стащить десятицентовик или доллар у кого-нибудь из кармана. Можно угнать какой-нибудь другой транспорт, но почти все приличные варианты уже укатили. Оставался только фургончик молочника — с ним я точно насытился бы, но в остальном желанной добычей его назвать было никак