— Да хватит вам собачится. Родня, не родня. Нужны, не нужны. Чер вон любого закопает, коль скажут. Я вообще не уверен, что он чей-то сын. Он больше на вестника смерти похож, чем на человека.

На мгновение в комнате воцарилась тишина. А дальше произошло невозможное — вечно невозмутимый кареглазый парень вдруг вскочил с места и накинулся на Павла с кулаками. Бил он молча, сосредоточенно, выверено, словно и не порыв это был, а нечто обыденное и к тому же заранее запланированное. Именно эта сосредоточенность и напугала Аню больше всего.

Разняли их довольно быстро. У Чера были разбиты губы и порвана мочка уха, у Упыря — сломан нос.

— Ну, бешеный, — Фома, опасливо косясь на тощего длинноногого парня, приблизился к другу. — Как с цепи сорвался.

Павел, прикрывавший руками окровавленное лицо, зло усмехнулся.

— О, на цепи ему самое место. Не правда ли, Чер?

Чер сбросил с себя Тирхея, взял плащ и молча вышел на улицу. Аня против воли перевела взгляд на окно. Дождь не прекращался уже несколько часов, а ветер к обеду только усилился. Даже самые отъявленные хулиганы не решались выйти под ливень. К тому же, с севера подходила новая гроза — молнии сверкали совсем рядом. Что там, на этой улице, делать в такую непогоду?

И, правда, — что? Что он будет делать? Куда пойдет? Она оглядела находящихся в комнате людей, но никто кроме нее не был озабочен этим вопросом. Их волновало совсем другое.

— Настучит?

На вопрос Веры Упырь усмехнулся. Но усмехнулся холодно и горько.

— Чер? Он, конечно, на особом положении, но стучать не станет. Не в его духе. Стучат от обиды, а это — не человек, машина. Типа швейного станка. Эмоций по крайней мере столько же. Может, в этом и заключается его успех…

Парень резко оборвал свою речь и направился на второй этаж — искать лекаря. Остальные вернулись к своим делам. Возобновилась игра, Алина увела беловолосую куда-то за дверь, что вела к мужским комнатам, видно, пошла разбираться с обидчиком подруги, Тирхей подсел к рисовавшей что-то в тетради Еве. Аня постояла еще пару минут, созерцая картину всеобщей занятости, и вернулась в свою комнату.

Ей здесь не место. Да, вообще-то им всем здесь не место. В этом царстве вечной осени, холода и враждебности. Бер казалось, что само здание, сама земля тут нашептывают на ухо воспитанникам злое и обидное, заставляют чувствовать себя одинокими, покинутыми, обездоленными. Форменные платья, потрепанные книги, бесполезные занятия, безразличные наставники… В чем смысл?

Трехметровые стены, лес с чудовищами, Лихая дорога, смазанные петли, зарешеченные окна… Зачем?

Ловушка Пожирателя? Или сама земля здесь проклята? Или чудовища из леса во всем виноваты? А может, проблема в древнем здании, что стояло здесь еще до ведьм? Во времена, когда жившие здесь люди поклонялись насекомым, белому кругу (чтобы это не значило) и темной стороне мира (о значении этого термина в книгах тоже не было информации)? Не зря же пансионат похож то ли на четырехлапого жука, то ли на бабочку с уродливыми крыльями. Улететь бы отсюда домой… К веселой Алиске, у которой появились первые морщинки, к седому отцу, к верному защитнику и опекуну Андрею…у него скоро должен родиться ребенок. Она станет тетей…

Некоторое время Анна сидела за своим столом, бездумно водя пальцами по обложке тетради, потом встала, подошла к кровати, достала с полки запрятанный за всякую бытовую мелочь медальон. Открыла, пробежала пальцами по изображениям, словно передавая привет тем, кто сейчас от нее находился очень-очень далеко. Посмотрела за окно и решительно застегнула цепочку на шее. Холодный металл коснулся груди, воротник форменного шерстяного платья скрыл блеск золотого плетения от посторонних глаз.

Здесь никто не следует правилам. И она не будет.

— Что прячешь?

Алина бесшумно закрыла дверь и прошла к своей кровати.

— Мысли, — честно призналась Аня. Соседка покосилась на нее недоверчиво, но комментировать ее ответ не стала.

— Ты знаешь, сколько в пансионате групп?

Этот вопрос более чем удивил Анну.

— Три… Четыре?

Алина села на кровать и принялась расчесываться.

— Я не про это. Две. Мы все делимся на две группы: тех, кого выделяют наставники, и те, кто им безразличен. Обычно недоброжелателей заводят те, кто почему-то попал в поле благосклонности воспитателя. Например, Чер. Но ты умудрилась нажить недругов просто так. Удивительная глупость.

— Я люблю свою семью! И не позволю о них думать плохо!

От избытка чувств Анна даже коснулась ладонью груди. Того самого места, где теперь висел медальон.

Перо безразлично пожала плечами.

— Твое дело.

Бер тут же остыла. Села опять за стол, открыла тетрадь на пустой странице. Вспомнила, что видела внизу и вдруг спросила:

— А та девушка, твоя подруга, почему она плакала?

— Она мне не подруга, — отрезала Алина. — А плакала, потому что дура. Беречь себя надо было, а не по кустам шляться.

Аня покраснела и уткнулась в тетрадь.

— Учись на чужих ошибках, папина дочка, — посоветовала Перо, и, заколов волосы, покинула комнату.

Внезапно воцарившаяся на этаже тишина заставила Аню поежиться. Она выглянула в коридор, там никого не было. Двери комнат все были закрыты, из-за них не доносилось ни звука. Девушка приблизилась к лестнице, всерьез раздумывая вернуться в прихожую. По крайней мере, там многолюдно.

Но по ступенькам уже кто-то поднимался. Уверенно, неторопливо, по-хозяйски.

— Что значит «заболела»? В чем выражается это «ей плохо»?

— Позеленела вся. Я думала, ее стошнит, а она лицом в подушку упала и как забьется! Словно в нее молния попала.

— А пришла откуда?

— Да отец его знает. Только с волос вода льется, и бледная, словно Пожирателя увидела. Ох! А что, если…

— Дурь-то из головы выкинь. Шатаетесь непонятно где, правила нарушаете, а потом все на невидимого духа спихнуть стараетесь!

Анна бегом бросилась к своей комнате. Дверь за собой она прикрыла не до конца. Что, если в пансионате эпидемия? И люди пропадают из-за этого? Хотя, вряд ли — тогда бы воспитанники исчезали гораздо чаще. А вдруг тяжело больных увозят в ближайший город? Или хотя бы к нуждающимся в помощи вызывают из города особого лекаря? Значит, ворота могут открыть и без приказа?

— Здесь? О, Отец! Ты ее такой оставила?

— Нет! Нет! Она лежала на кровати, тяжело дышала. Но была…была…не такой…

Незнакомая пансионерка разрыдалась. Воспитательница понизила голос, но, так как действие происходило в комнате, соседней с той, что находилась напротив Аниной, девушка все-таки расслышала сказанное сухим, строгим голосом:

— Не реви. Дойдешь до второго этажа, позовешь Марию, она