Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом для них придумали новые развлечения. Обучив каждого пользоваться компасом, приставленный к ним в роли «затейника» офицер повел их в лес. Здесь он сказал ребятам, что на противоположной опушке рощи в нескольких местах спрятаны ценные вещи: фотоаппараты, губные гармошки. Кто найдет, где они лежат, тот может считать их своими. Но искать нужно не так, как кому вздумается, а по компасу.
Под видом игры ребят учили ориентироваться на местности, ходить по азимуту. Когда же они научились этому, все находки у них отобрали.
Вскоре ребята убедились, что таким же обманом является и напускная вежливость. Стоило Володе Пучкову чуть отступить от установленных правил поведения, как он тут же дорого поплатился за это. На очередном занятии Пучков задумал попробовать немецких фруктов — сорвал яблоко с дерева, стоявшего на обочине дороги. Это вызвало у офицера бешеную ярость. Он схватил с земли камень и ударил мальчишку по голове. Именно этот случай имел в виду Пучков, когда позднее говорил в Халтуринской колонии Профессору: «Фашист как врезал — из глаз искры посыпались!»
Так и шла жизнь на кассельской даче. Развлечения сменялись занятиями, занятия — далеко не шуточными играми, вежливость — грубостью, наказания — лживой лаской. Профессиональные растлители душ из немецкой разведки старались вовсю, чтобы совратить ребят и заставить служить фашистской Германии. Но долго возиться с мальчишками у гитлеровцев не было времени — положение на фронте складывалось не в их пользу.
Однажды ребятам раздали холщовые сумки — такие же, с какими советские дети в отдаленных поселках и деревнях бегают в школу или на железнодорожные станции за углем. В сумках и в самом деле оказались куски каменного угля. Офицер стал объяснять, что ребята должны сделать с углем, когда они окажутся по ту сторону фронта. «Дело совсем несложное, — говорил он, — вы пойдете на станции, где паровозы запасаются топливом, и подбросите эти куски в тендер или в угольные кучи. Вот и все. А теперь давайте разыграем, как это следует делать».
Ребята были податливы и послушны. На занятиях точно исполняли все команды и распоряжения. Правда, Петр Фролов почему-то иногда насупленно сдвигал брови, а Володя Пучков как-то странно усмехался. Да оставаясь вечером одни, мальчишки сбивались в стайку и о чем-то горячо и возбужденно шептались.
Когда гитлеровцы уверились в том, что ребята достаточно обработаны и готовы выполнить их замыслы, началась подготовка операции. Перед отправкой в тыл Советской Армии маленьких диверсантов еще раз вызвали офицеры разведки и каждого по отдельности выспрашивали, как он будет действовать, что станет делать с начиненными взрывчаткой кусками каменного угля.
— Кину в тендер паровоза, — без запинки ответил Фролов.
— Проберусь на железнодорожную станцию и подброшу в кучу угля, — сказал Сидоренко.
— Гут! — удовлетворенно говорили шефы.
— А если поймают и заберут в НКВД? Так же, как забрали твоего отца? — спросили они Пучкова.
Кровь отхлынула от лица Володи. Но, овладев собой, он глухо произнес:
— Скажу, что собирал уголь, дома печку топить нечем.
— А что будешь делать, когда все куски раскидаешь?
— Тайком пройду через фронт, покажу пропуск какому-нибудь фашисту… то есть, немцу и скажу, чтобы меня отправили сюда, к вам.
— Так. Гут! Помни: другого выхода у тебя нет!
И офицер принялся запугивать Володю. Откуда-то узнав заранее, что отец Пучкова, бывший работник Московского автозавода, еще до войны был арестован, офицер грозил Володе всяческими карами, которые его ждут, если он не вернется после выполнения задания к ним, к немцам, а останется на родине.
— Там тебе будет капут!
Под конец же офицер показал Пучкову приказы немецкого командования, в которых говорилось, что все, кто связан с партизанами, оказывает им помощь или пытается уйти к ним, караются расстрелом.
— Передай это всем ребятам, — сказал офицер. — Выбирайте: или вы выполните задание, вернетесь сюда и будете так же роскошно жить на даче, или… — и, не договорив, показал, как их могут поставить к стенке.
Ребята вели себя по-прежнему, не давая повода ни для каких сомнений в том, что они могут поступить как-то иначе. Казалось, и в самом деле, что могли противопоставить коварным замыслам опытных разведчиков эти подростки, обманным путем увезенные на чужбину? Но о чем-то они ведь шептались же по ночам. В то время, как гитлеровские разведчики разрабатывали в деталях план операции, намечали пункты, куда выбросить диверсантов, — юные патриоты намечали свой план. Они уговорились и поклялись друг другу взрывчатку в паровозные бункеры не подбрасывать, после приземления сразу явиться в НКВД и рассказать, чему их учили в Касселе фашисты.
Из Касселя диверсантов перевезли в Оршу. Сопровождал их все тот же Шинек. В ночь на первое сентября, — в ночь на тот день, когда советские дети с цветами и книжками в руках идут в школу, — эти ребята, обученные «науке» диверсий, положив в сумки куски взрывчатки, садились в самолет. Их сбросили на парашютах в тылу частей Воронежского фронта. Они приземлились, как и было предусмотрено немецкой разведкой, в разных местах. Владимир Пучков — на территории Тимского района, Петр Фролов и Владимир Сидоренко — в Обоянском районе Курской области, Владимир Коршунов — неподалеку от Воронежа, Павел Гуров, Валентин Румянцев — в расположении Первой танковой армии…
Легко представить, что могли натворить на прифронтовых железных дорогах эти четырнадцатилетние подростки. Ведь никому и в голову не пришло бы заподозрить их в диверсии. Десятки паровозов, сотни вагонов с войсками, с пушками, танками полетели бы под откосы. Но, к счастью, ничего этого не случилось. Ребята пришли в органы советской контрразведки, сдали взрывчатку, выложили полученные в Касселе для возвращения в фашистскую разведку пропуски — узенькие полоски бумаги, на которых было написано по-немецки: «Особое поручение! Сейчас же доставить в I с!» Напрасно ждал их Шинек с этими пропусками обратно — никто к нему так и не пришел.
Фронтовая контрразведка снова свела ребят вместе и отправила в глубокий тыл, в город Халтурин Кировской области.
*
«Разве могли эти негодяи заглянуть в сердца наших ребят? А в сердцах наших было одно — Родина. И мы, воспитанники детского дома, дали