корме парохода в окружении солдат маршевой роты унтер-офицер Попов. Со щемящей сердце тоской смотрел на удаляющийся Архангельск. Не удалось ему побывать после ранения в Глотове, навестить родных. По выходе из госпиталя на фронт его не послали и в запасном полку не оставили, а посадили на пароход и по царскому велению повезли в далекую, неведомую Францию. «Почему мы должны воевать за французов?» — думал Попов, но ответа найти не мог.

В тяжелом молчании прощались с родной землей солдаты.

Кто знает, доведется ли еще ступить на нее когда-нибудь. Может, придется сложить голову на чужой земле…

Рядовой восьмой роты

Солдат — горемыка, хуже лапотного лыка.

(Русская пословица).

— О, рюсс! Рюсс! — французские солдаты окружили Михаила Томашина.

— Эка невидаль! — усмехнулся рядовой восьмой роты. — Да нас здесь сейчас столько, хоть пруд пруди!

Он шел в местечко купить кое-что по мелочи. И совершенно неожиданно попал в гости к французам. Они перехватили его на пути, когда Михаил проходил мимо их военного городка, принялись угощать сигаретами, потащили к себе в казарму.

Русский солдат с берегов Камы не случайно привлек внимание французов. Он был крепкого сложения, с игравшими под гимнастеркой литыми мускулами. Плечи — покатые, подбородок массивный, нос широкий, с крутыми раскрылками. Французы, восторгаясь, хлопали его по плотной спине. Даже фуражка Томашина, с высоко задранной над козырьком тульей, большая, как решето, пошла по рукам и вызвала возгласы удивления. Он окончательно покорил хозяев, когда сказал, что понимает французскую речь и что зовут его Мишелем.

Томашин походил по казарме, посмотрел, в каких условиях живут его «союзники». Распрощался с ними он дружески. Этот случайный и короткий визит не был тем эпизодом, которые легко и быстро забываются. Наблюдательный солдат увидел много такого, над чем раньше почти не задумывался.

Он заметил, что в отношениях между солдатами и офицерами в русской и французской армиях есть разница. У французов они как-то проще, гуманнее. А русские офицеры, привыкшие заниматься рукоприкладством дома, в России, не стеснялись делать это и здесь, во Франции, даже на глазах у жителей.

Во французских казармах для каждого солдата стояла отдельная кровать, с матрацем, простыней, одеялом и подушкой. «Не то что у нас, на всех одни нары. И под боком шинель, и под головой шинель, и вместо одеяла — все та же шинель».

Не ускользнуло от его глаза и то, что каждый французский солдат получал обед на кухне лично, в свой котелок, где имелись отделения для первого и второго. После обеда — сам мыл его и чистил. «А у нас солдата кормят, как скотину». И верно, в восьмой роте носили суп с кухни бачками для всего взвода. Из бачков разливали его в ржавые тазы — один таз на десять человек. Солдаты садились вокруг него и наперегонки хлебали суп ложками. По окончании обеда дневальные мыли эти тазы, а помои сливали обратно в бачки и относили на помойку.

«Как же так? — размышлял Томашин, возвращаясь к своим. — Они солдаты, и мы солдаты, а живем по-разному. Конечно, и они подневольные, да все же лучше живут. А мы будто не люди: едим из общей посуды, спим вповалку. Виноват не виноват — по зубам бьют. По какому такому праву? И когда этому самодурству настанет конец?..»

Выборы под обстрелом

Первый особый пехотный полк находился на позициях под Реймсом, в Шампани, когда в России революционный народ повалил трон императора Николая. Однако весть о революции дошла до солдат не сразу. Офицеры держали ее в тайне, скрывали от подчиненных. Командование бригады по-прежнему требовало от солдат беспрекословного повиновения приказам, заставляло воевать и жертвовать жизнями во имя интересов русских и французских империалистов.

Но все утаенное рано или поздно становится явным. Известия о событиях на родине проникли в полк и дошли до солдат, минуя офицеров.

В те дни в подразделениях полка все чаще стала появляться чуть сгорбленная фигура худощавого, с впалой грудью солдата Яниса Балтайса. Многие хорошо знали этого латыша, умевшего заставить даже офицеров относиться к нему с уважением, свободно владевшего несколькими языками, в том числе и французским. Еще по пути во Францию Балтайс завоевал среди солдат такую известность, что нередко можно было услышать, как они говорили меж собой: «А ты не знаешь, как поступить? Так иди к Балтайсу, он тебя научит!»

Сейчас, в минуты затишья, Балтайс говорил солдатам:

— В России революция. Народ сверг царя. Об этом пишут французские газеты, а офицеры скрывают это от нас. Можем ли мы верить командирам, которые стараются нас обмануть? Нет. Нам надо самим организоваться, создать солдатские советы.

Слова Балтайса глубоко западали в души. Солдатам уже давно опостылела война.

Пятая рота не выходила из боев. Немецкая артиллерия вела методичный обстрел ее позиций. Собраться на митинг, чтобы избрать представителей в солдатский совет, не было возможности. Но все же выборы здесь провели — опросом.

По окопам ходил солдат с листочком бумаги и спрашивал:

— Кто согласный выбрать рядового Федора Булатова и младшего унтер-офицера Дмитрия Попова, подписуйтесь!

И ставя, кто подпись, кто, по неграмотности, крестик, солдаты говорили:

— Знаем, хорошие ребята!

— За Попова — с полным удовольствием!

— Он за нас постоит, зря в обиду не даст.

— Энтот стреляный, самому натерла холку военная лямка!

Выбор пятой роты на Попова пал не случайно. Он был развитее и грамотнее других. Хотя в детстве и с опозданием пошел в церковно-приходскую школу — десяти лет, но окончил ее успешно. После этого сам две зимы учил грамоте сельских ребятишек. В армии служил пятый год, с солдатами был справедлив и честен.

Через несколько дней Дмитрий Попов и Федор Булатов отправились в Реймс. Был конец марта. День выдался теплый, по-настоящему весенний. От чистого, свежего воздуха распирало грудь. Шли они споро и довольно быстро добрались до разрушенного снарядом стекольного завода. Когда вошли в его сумрачный подвал, то с яркого солнечного света Попов сначала ничего не мог разглядеть. И лишь пообвыкнув немного, увидел, что тут собрались представители разных рот первой бригады.

Вскоре появились и организаторы этого первого, пока еще нелегального, собрания солдатских депутатов. Кивнув на них, Попов полюбопытствовал у темноусого соседа:

— Не скажешь, кто такие будут?

— Отчего ж не сказать — большевики. Справа-то Быстров, а второй Савин.

Собрание продолжалось недолго. Оно избрало делегацию, которой поручило пойти в штаб дивизии и предъявить командованию следующие требования: немедленно объявить в подразделениях «Декларацию прав солдата» и приказы, изданные Временным правительством, бригаду снять с передовых позиций, отвести в тыл и предоставить отдых,