Даже самые грубые и шумные завсегдатаи таверны очарованно замерли, когда он запел под лютню, пытаясь хоть так растопить холодность ветреной супруги.

— Ты — принцесса волшебной страны, в ожидании чуда.

Ты — звезда, на рассвете упавшая с неба на землю.

Я лишь ветра порыв, что летит неизвестно откуда.

Я лишь странник, что сказке, тобою рассказанной, внемлет.

Шипели и потрескивали свечи. Пьяная Батрисс навалилась роскошной грудью на столешницу, и слезинка сверкала на щеке, словно блестка рыбьей чешуи.

Но тут прискакал герой-любовник и принялся осыпать певца оскорблениями и насмешками, вызвавшими гогот в зале. А потом пнул так сильно, что горбун сорвался с помоста и рухнул на стол. Разлетелись тарелки, разбрызгивая жаркое. Попадали на пол вилки и ножи. Батрисс, сверкая глазами, подхватила кувшин с вином. Дым поднялся, закатывая рукава. Заскрипел зубами директор труппы…

Эриль оказалась с горбуном глаза в глаза. Они были разные: серый и зеленый с рыжим.

Иногда, чтобы понять друг друга, не хватает и пресловутого пуда соли. Но не в этот раз.

Вуивр протянула ладонь, помогая лицедею подняться. Он тяжело дышал, потирая ребра. Но произнес, учтиво поклонившись:

— Все в порядке, сударыня. Я верну вам долг после спектакля.

— Не…

Зрители, успокаиваясь, рассаживались по местам, директор труппы громко хлопал, призывая продолжать. Красотка посылала в зал воздушные поцелуи, попутно возвращая на место и зажигая упавшие свечи.

— Мерзкий горбун! — фальцетом вопил голубок, вытаскивая деревянный меч, выкрашенный под железо. — Выходи на поединок и помни: она будет моей! Ты не будешь больше стоять между нами и нашей любовью!

Обманутый муж резко сдвинул кудлатый парик назад, правой рукой выхватывая свое оружие. И напал так стремительно, что в этот раз с помоста едва не полетел его противник.

— Он убьет его! Что же вы? Нет, нет! — простирала руки красавица, натурально бледнея под гримом.

— Э! — завопил голубок. — Что ты делаешь?! Это я должен побеждать! Ох!

Он попытался парировать, пропустил удар в грудь и в ошеломлении упал на спину, заслоняясь руками. Горбун отбросил ногой выпущенное красавцем-любовником оружие и приставил меч к его горлу:

— Проси пощады!

Зал, чьи симпатии вновь всецело были на его стороне, вопил и ревел, и много разлетелось в осколки глиняной посуды, которой лупили по столам.

— Просю! Он спятил… Помогите!

Горбун повернулся к директору театра:

— Я больше не слуга тебе! Прощай.

И, отбросив меч, соскочил с помоста к столу Эрили.

Батрисс и Дым рукоплескали.

А лицедей взял вуивр за руку так естественно, что она без споров отправилась следом. Они долго шли лестницами и запутанными коридорами и оказались в просторной комнате с ярко пылающим очагом, скамьями у стола, парой сундуков и широкой разобранной постелью.

— Хозяин не поскупился. У него сейчас мало постояльцев, а дом без жильцов ветшает. Так что каждый получил по комнате. А мы принесли ему неплохой доход.

Он отбросил надоевший парик, широким жестом стерев грим с лица. Следом полетела куртка с галуном. Эриль думала, юноша так же легко отбросит и горб и выпрямится, но этого не случилось. Лицедей обернулся к ней, одергивая льняную рубаху. Уставился пристальными глазами: рыже-зеленым и серым. Снял через голову кораблик на цепочке, с вишневым огоньком внутри.

— Это тебе.

Пальцы у него были ледяные, а кораблик горячий. Дивной работы, из ажурно переплетенного серебра.

— Я не могу… это взять.

— Пожалуйста… — лицедей сжал пальцы Эрили вокруг кораблика.

— Хорошо.

Свободной рукой она стянула с шеи свой: черненый, с колючим синим огоньком, протянула на раскрытой ладони. Парень моргнул.

— Ты вуивр?

— Это важно?

— Нет, — он надел шнурок с корабликом на шею и спрятал под рубашку. Губы у него были обметанные, и ресницы пушистые; и короткие соломенные волосы в свете очага отливали теплой рыжиной.

— Что ты будешь делать сейчас? — спросила она.

— Верну себе королевство.

Он смотрел, ощетинясь, ожидая — издевки? Насмешки? Не дождался — и каменные плечи отмякли.

— Поцелуй меня, если тебе не противно. Пожалуйста.

Глава 8

— Пожертвуйте на праздник святой Тумаллан, лечьцы и покровительницы рожениц.

Босая девушка в белом, с распущенными светлыми волосами чуть ли не упирала в живот Эриль серебряную миску с водой, в которой поблескивали редкие монетки. И умильно пялилась снизу вверх наивными серыми глазами. У нее было личико сердечком, ямочки на щеках, пухлые губы, а голубоватая кожа светилась в полутьме таверны.

— Святая Тумаллан? Это еще кто? — переспросил Янтарь.

— Милосердная Дева, Спасительница Корабельщика, нашедшая его в тумане! Из какой глуши вы приехали, господин?

— Пигалица!

Эриль бросила в чашу медяк.

— Так скоро праздник… Верно…

— Через неделю!

— Мы правда давно здесь не бывали. Тебя как звать?

— Тумаллан. Тумка…

— Ты собираешь здесь милостыню для храма?

— Не только… Еще лампы разжигаю, и подметаю, и…

— Вот что, Тумка, — Эриль положила руку на хрупкое плечико. — Закажи у хозяина для нас комнату. И завтрак на троих. Мы будем рады, если за ним ты поделишься новостями.

Девушка брякнула чашу с пожертвованиями на стол и убежала.

— И она не боится ее оставлять? — пробурчал Янтарь, протискиваясь на скамью между столом и стеной.

— Попробуй, достань хоть монетку, — подначила Эриль.

— Ну нет, я с вашим богом в игры не играю.

Девушка прибежала, шлепая босыми ступнями по полу. Положила на стол большой, позеленевший местами ключ:

— Вот, вам повезло, что остался чердак. Народу будет… море.

— Я не вижу тут толпу.

— Это потому что утро, — девушка улыбнулась и убежала снова. Вернулась она одетая просто и даже мрачно, волосы переплетя «корзинкой», а голову прикрыв кожаным чепцом, сгибаясь под тяжестью подноса с глиняной посудой. Расставив котелки с жарким и тушеным, плошки и кружки, сбегала за огромной сковородой со шкворчащей в сале яичницей и кувшином меда. И, наконец, присела к столу.

— У меня живот прилип к спине за время плаванья, — пожаловался Янтарь, придвигая к себе сковороду. На столешнице остался еще один обугленный круг. Тумка разлила по кружкам мед.

— А я ем, как птичка, — прощебетала она, хватая с деревянного блюда гусиную ногу и подставляя ломоть хлеба под жир. Эриль мрачно отхлебнула мед: в таверне было душно и хотелось пить. Напиток оказался жиденький, чуть кисловатый, с настойчивым запахом корицы. Самое оно.

— Если вы певцы али лицедеи,