приехала, казались естественными и закономерными.

— Вообще-то мы не к тебе, …ик, не к тебе, — поводила пальцем у себе перед носом Бат. — Мы к Алене… нарушить …ик, семейную идиллию. Она тут, на болоте, трактир…

Лель кивком подтвердил: знаю.

— А к тебе — не. К королю! Нам король не указ. Нам кромешники повелели разобраться. Именем Корабельщика. Потому что мир …ик гибнет!

— Охо-хонюшки… — вздохнул Дым, прижимая голову Батрисс к груди. — Что ты городишь?

— Огород?

Дым покрутил головой, словно спрашивая у всех совета, как вразумить пьяную красавицу.

— Владыки властвую, церковники молятся, пророки пророчат… Ничего особенного, — Лель покачал сережку в ухе. — Я не понимаю, отчего кромешникам пришло в голову, что этот мир нужно спасать. Но, возможно… я что-то проглядел?

— Меня, такую красивую! — вырвалась Батрисс у мага и попыталась возлечь домесу на колени.

— Кромешники так напутают, что потом всем миром не распутаешь, — буркнул Дым, оттаскивая контрабандистку за косы. — Надо же собственную жадность оправдать перед людьми. И желание власти.

— А ты не желаешь, — сверкнул Янтарь очами, — власти? Все маги…

— Сволочи. Ты повторяешься, друг мой.

— Вот этого, — пьяно потряс рукой оборотень, — не нужно. Я с магами дружбу не вожу… И другим… не советую.

— Здесь… жарко, — заметил домес в пространство. — Не желаете ли прогуляться по стене, сударыня?

Он склонился перед вуивр.

— П-прогуляйся! — дала разрешение Батрисс, локтем отталкиваясь от Дыма. — А то он свалится со стены.

— А так они свалятся вдвоем.

— Ер-рунда! Только не з-задерживайтесь. А то все выпьем без вас.

Холодный ветер снаружи заставил Эриль с Лелем протрезветь, и они довольно ловко вскарабкались по лестнице и пошли по гребню стены, огибая безмолвных часовых, шагающих туда и обратно, и через башню попали в верхнюю галерею, нависающую над парком; выстланную досками и подпертую просмоленными балками. Там часовых не было.

Как-то совсем незаметно наступила ночь.

Туша замка заслоняла луну, набрасывала на парк и город густую тень, а небо впереди было усеянным звездами, зыбким, прочерченным с боков зубцами башен и стен. Словно сцена или, скорее, наполненный дыханием зрителей темный зал. В любой миг Эриль могла сосредоточиться и увидеть мир, как вуивр — ясно и четко, не глядя на ночь. Но не хотела этого. Ловила прикосновения холодного ветра на щеках, звездное мерцание, шевеление ветвей внизу… И словно не парк отделял дворец от спящего города. Словно сотни стай пролегли между ними.

Эриль поежилась, и Лель набросил ей на плечи плащ. Его рубаха резко засветилась в темноте. Лицо и кисти рук казались черными рядом с этой белизной, даже режущей глаза.

— Ты замерзнешь.

Он шевельнул плечом: Эриль скорее угадала, чем заметила движение.

— Это было здесь. Или чуть подальше.

— Что было?

— Меня спихнули вниз любезные родственники. Спешили выслужиться перед Лидаром.

— Лель.

— Я обещал тебе показать однажды.

Он крепко сжал запястье Эрили горячими пальцами.

— Не гляди вниз. Тут высоко.

— Я не боюсь.

— Ну, да. Я все забываю, что ты оборотень. Молния разящая…

— Оборотень у нас Янтарь, — попыталась отшутиться она.

— Тогда был день, яркий-яркий. Праздничный. Впрочем, в детстве все дни праздничные. Я не ожидал, что оно так скоро закончится. Меня толкнули, я помню, как камень крошился из-под ноги. Я тогда верил, что умею летать. А теперь крылья сложены за спиной и никогда не расправятся.

— Я должна тебя пожалеть?

— Мне никто ничего не должен.

— Лель, — Эриль движением плеча стряхнула плащ. — Мы завтра уедем. А ты женись и живи долго и счастливо.

Он хмыкнул, так и не выпустив руки вуивр.

— А не получится долго и счастливо. Без тебя.

Свободной рукой он вытянул из-за ворота кораблик, стиснул в ладони.

— Прости, я пьян. Мне следовало держать язык за зубами. Постой! А почему у тебя рука перевязана?

Вуивр криво ухмыльнулась:

— Я не резала себе вены.

Глаза Леля блеснули в темноте.

— Такое… я подумал бы о тебе в последнюю очередь. Садись и рассказывай.

И добавил мягко:

— Пожалуйста.

— Тебе шпионы не доложили?

Горбун коротко хохотнул.

— Это ты о домоправительнице?

И добавил, вздыхая:

— Мои соглядатаи не так сильны, как бы мне хотелось. И не так плотно тебя обставили. Иначе бы ты не исчезла.

В запахах дыма и сырой земли крепость плыла среди звезд, как огромный корабль. Эриль сидела с Лелем на плаще, этим же плащом укрываясь. И губы привычно рассказывали, а память подсовывала воспоминания: как они падали от усталости то на лапник, то на топчан в заброшенной хижине, то на сырой мох у костра. И засыпали тяжелым сном без сновидений, прижимаясь друг к другу, чтобы плаща хватило на двоих.

— Кэслин, — произнес домес, расколов воспоминания. — Самое закрытое место. Как я и думал. И потерял там нескольких лучших шпионов. А вот это… — он опять коснулся запястья Эрили.

— Это моя плата за свободу. И поводок тоже.

— Я никому не дам держать тебя на поводке.

Женщина не поверила. Но услышать такое было приятно.

— Мир валится в пропасть? Церковь утратила влияние? Мы стоим на грани новой войны? — перебирал домес, словно бусины, один за другим аргументы кромешницы. — Это какую же буйную фантазию иметь надо! Мы просто живем. Живем не так, как хочется твоей Невее, тут я согласен. И будем жить.

— Она — не моя.

— А ты — моя?

— Не знаю…

Пьяно стучала в виски кровь. Казалось, сейчас должно было случиться что-то важное, то, что если и не переворачивает мир, то жизнь точно. От чего звезды валятся на землю и древние герои становятся в строй, поднявшись из могил. И вскипает море, и рушатся города.

Но Лель просто встал и протянул женщине руку.

— Останься хотя бы на праздник, пожалуйста.

Глава 10

Где вуивр провела остаток ночи, а главное, с кем — она не помнила. Но проснулась явно не там, где они пировали: ни суровости, ни ветхости заброшенных покоев тут не было в помине. Зато имелся квадратный чертог с лаковыми панно на стенах, витыми ламбрекенами с каскадом хрустальных подвесок; наборными столиками на гнутых ножках; с позолоченной лепниной там, где еще оставалось место. Окна были наглухо зашторены, груда углей в камине шипела и потрескивала, наполняя комнату жаром. Но венцом всего была высоченная постель под балдахином из камки, парчи, багряного рытого бархата и целой паутины золоченых кружев. Ткани покачивались от слабого сквозняка, шуршали и гнусно пахли пылью и лакрицей. И Эриль испытала желание убраться из-под этой груды массивных, изысканных тряпок как можно скорее.

Кое-как нащупав скамеечку, сползла с кровати. Убедилась, что все-таки