— Ну вот, господа, сибирский медведь принял под охрану сокровища русской короны…

* * *

Господин Мияги, судя по всему, русский язык знал великолепно. Во всяком случае, он не путал ни падежей, ни склонений, но зато имел ярко выраженный акцент, и в его речи то и дело проскакивало лишнее, сугубо японское «р». При этом японец без конца натянуто улыбался, показывая желтые зубы.

Чеботарев, сидевший напротив, тщательно скрывал отвращение, которое вызывал у него господин Мияги, и чтобы не показать это, полковник все время, словно соглашаясь с собеседником, кивал головой. Вдобавок, Чеботарев никак не мог избавиться от ощущения, что он где-то уже видел японца.

Но, поскольку на этой встрече очень настаивал генерал Миллер, Чеботарев, почти сразу после возвращения из Цицикара, пришел в неприметный особняк, где, как догадывался полковник, размещалось негласное японское представительство.

Оба собеседника минут двадцать прощупывали друг друга общими фразами, прежде чем японец решился спросить прямо:

— Господин полковник, как вы оцениваете деятельность генерала Миллера?

— Очень высоко, — с деланной бодростью отозвался Чеботарев. — По крайней мере, хотя бы часть золотого запаса будет спасена, за что и я, и генерал Миллер искренне благодарны вашей стране.

Говоря так, Чеботарев врал, но, как ни странно, никаких угрызений совести полковник при этом не испытывал. Впрочем, похоже, господин Мияги принял его слова за чистую монету, поскольку даже его натянутая улыбка на какой-то момент стала искренней.

— Да, да, конечно, мы помогаем, чем можем.

Чеботарев мгновенно вспомнил девятьсот пятый год, революционную заваруху, поднятую на японские деньги, и чуть-чуть резче, чем следовало, спросил:

— Тогда почему же ваши войска уходят?

Господин Мияги, явно не ожидавший такой прямоты, на секунду смутился и внимательно посмотрел на Чеботарева.

— Видите ли, господин полковник, как говорят у вас, сколько веревочке не виться, а концу быть, — на удивление точной русской поговоркой ответил японец и пояснил: — Мы очень хорошо изучили Россию, и, признаюсь вам по секрету, у нас в Японии есть люди убежденные, что к вам в гости с винтовкой ходить нельзя. Что же касается большевиков, то в Сибири они поддержки иметь не будут, и, я надеюсь, среди русских генералов найдется человек, способный повести за собой всех…

Чеботарева, уже составившего о собеседнике определенное мнение, высказывание господина Мияги весьма удивило, и он осторожно поинтересовался:

— Тогда осмелюсь спросить, как вы мыслите наши дальнейшие отношения?

— Только дружественными, мой дорогой полковник, только дружественными, и мы все искренне верим, что обновление России идет отсюда, поскольку именно здесь для этого есть все предпосылки.

И так без конца улыбавшийся господин Мияги осклабился еще сильнее, и Чеботарев понял, что откровения кончились и японец просто уходит от ответа. Тогда он резко сменил тему, и дальнейший разговор практически ничего не дал.

Правда, в самом конце, провожая визитера чуть ли не до дверей, Мияги неожиданно спросил:

— А скажите, господин полковник, зачем вам понадобилось для освобождения вашего офицера, самому садиться в тюрьму?

Чеботарев инстинктивно вздрогнул и, осознав, что все его действия здесь находятся под контролем, заставил себя улыбнуться и вроде как дружески ответить:

— Видите ли, господин Мияги, у меня свои методы…

После беседы с господином Мияги Чеботарев шел по улицам Харбина, не замечая ни витрин, ни домов, ни прохожих. Того, что полковник услышал, было достаточно, чтобы понять: Япония делает ставку на отторжение Сибири.

Додумывая все остальное, Чеботарев вспомнил ту погоню, когда им с Козыревым пришлось бросить кошеву у дороги и пробиваться глухим лесом, прислушиваясь к каждому шороху, прежде чем они добрались до жилья. Нет, там за ними гнались уж никак не большевики, и, пожалуй, японец прав. Идти войной против вооруженных сибирских мужиков было, по меньшей мере, неразумно, и в словах этого самого Мияги было рациональное зерно…

Вырисовывавшаяся перспектива была такой ясной, что Чеботарев в бессильной ярости только выматерился сквозь зубы и дальше шел так, без всякой цели, пока вдруг в одном из неприметных переулков запах, шедший из открытой двери, не заставил полковника остановиться.

Чеботарев посмотрел вверх и, увидев над входом простенькую вывеску «КАК ДОМА», покрутил головой. Судя по всему, ноги сами принесли его к этой, явно недавно открытой то ли столовой, то ли просто забегаловке.

Повинуясь странному, неизвестно откуда возникшему желанию, Чеботарев шагнул с тротуара на ступеньку и, войдя внутрь помещения, пахнувшего свежей краской, флотским борщом и почему-то корицей, остановился.

Это была маленькая полудомашняя харчевня, которые в последнее время начали открывать осевшие в городе эмигранты. Чеботареву не раз уже приходилось бывать в таких заведениях, но здесь было нечто другое…

Стараясь понять, в чем дело, а главное, уразуметь, почему эта забегаловка так на него подействовала, полковник присел за первый попавшийся столик, благо в крошечном зальчике не было ни одного посетителя, и задумался.

Внезапно на него пахнуло чем-то нестерпимо домашним, и очень приятный женский голос поинтересовался:

— Будете что-то заказывать?

— Что?…

Чеботарев повернул голову и увидел рядом со столом пухленькую, улыбающуюся и необыкновенно приятную женщину. И тут, совершенно неожиданно для себя, полковник понял, что именно такие интонации, запахи и чуть ли не вся атмосфера комнаты запечатлелась в его сознании когда-то чрезвычайно давно.

Тем временем стоявшая рядом женщина, видимо сама хозяйка заведения, заговорила первой:

— Если вы чуточку подождете, то я могу приготовить что-нибудь специально. И не беспокойтесь: вы у меня первый посетитель и для вас уже предусмотрена скидка…

— Скидка? — переспросил Чеботарев и, словно находясь где-то не здесь, непонимающе посмотрел на хозяйку. — Какая скидка?…

Видимо, нечто похожее на смятение отразилось в глазах полковника, и женщина, перехватив недоуменный взгляд Чеботарева, наклонилась к нему и участливо спросила:

— Что с вами, сударь?

— Запахи у вас… — Чеботарев неожиданно для себя улыбнулся и, наконец-то осознав, в чем дело, задушевно сказал: — Домом… Домом пахнет. Из детства…

* * *

Тешевич понуро шагал в общей колонне, тупо фиксируя размеренные движения своих грязных сапог. Вместе с ним шли десятки таких же угрюмых офицеров, а вдоль колонны пленных тянулась редкая цепочка конвоя, не без умысла составленная из финнов, пошедших на службу к большевикам.

Колонна двигалась уже не первый день, куда их гнали, никто не знал, но относительно дальнейшей судьбы ни у кого никаких иллюзий не было. Всех угнетала неизвестность, и короткие разговоры, возникавшие время от времени, сами по себе гасли.