В словах Чеботарева была странная недоговоренность, заставившая Яницкого недоверчиво посмотреть на полковника. Было ясно, Чеботарев неспроста заговорил так откровенно, а значит, он ведет какую-то свою игру, и Шурка медленно, с расстановкой, сказал:

— Господин полковник, ну раз вас посадили ко мне специально, выходит, вы знаете, чего от меня хотят?

— Ясно, знаю… Видишь ли, милый ты мой, золотой запас России был в распоряжении Колчака. Из-за него вся драчка. Я точно знаю, какая-то часть этого золота уже здесь, за рубежом, да и твой полковник Костанжогло тоже кое-что знает, вот он и посылал тебя к Миллеру.

— Выходит, всему причиной письмо?

— Выходит, так.

— И что же мне теперь делать?

— А вот это ты уж сам решай. Или ты идешь на Артиллерийскую, к генералу Миллеру, или со мной, на Гоголевскую.

— А там что предложат?

— Службу в интересах господ японцев…

— Думаете, есть смысл?

Еще там, в Цицикарской тюрьме, где вместе они просидели почти неделю, поручик понял, что Чеботарев ох как непрост, и уж если он его встретил тут, в Харбине, и зачем-то притащил в городской сад, то у него конечно же свои виды на Шурку. Пожалуй, это был выход, и поручик решился.

— Ладно, иду с вами на Гоголевскую.

— Ну вот, я в тебе не ошибся, — Чеботарев дружески улыбнулся Яницкому. — Да и идти пока никуда не надо. Их благородие майор императорской армии господин Мияги сейчас сам сюда явится…

* * *

Левый берег Сунгари с его пляжами и протоками был испятнан яркими точками цветных зонтиков, навесов лоточников и крышами каких-то явно временных строений. Дальше, чуть ниже по течению, напротив города, почти сразу за затоном, виднелись слепленные на живую нитку хибарки осевшей там бедноты.

Сидя на корме ялика, полковник Чеботарев, наслаждаясь теплым летним днем, смотрел то в сторону затона, то на пляж, а то и вовсе, чуть прикрыв глаза, совсем по-детски ловил блеск веселых солнечных зайчиков, искрившихся на мелкой волне.

Перевозчик, молодой мускулистый китаец в синей дабовой куртке с обрезанными по летнему времени рукавами, энергично греб, хитро поглядывая на безмятежно щурившегося русского. Однако, когда ялик, миновав стрежень, начал приближаться к желто-песчаной полоске берегового пляжа, китаец неожиданно сказал:

— Теперь твоя, капитана, отдыхай, а моя работай…

В словах перевозчика полковник уловил явный подтекст, но промолчал. С одной стороны, не хотелось в такой день портить настроение по пустякам, а с другой, чтобы так говорить, косоглазый имел все основания, и возражать ему было нечего.

Так в молчании они добрались до места, и едва ялик ткнулся носом в берег, Чеботарев вылез, расплатился с китайцем и, шагая по пляжу, чтобы отогнать подспудно давивший его неприятный осадок, оставшийся после слов перевозчика, неожиданно принялся загребать песок носками ботинок…

Полковник Костанжогло ждал Чеботарева у самого начала протоки, спрятавшись в тень от куста. Сам кустик был маленький, и, чтобы укрыться от солнца, Костанжогло пришлось, подстелив платочек, усесться прямо на землю.

Вид весьма солидного дяди в чесучевом костюме, светлой шляпе и белых парусиновых туфлях, сидящего под кустом и при этом важно поигрывавшего тросточкой, рассмешил Чеботарева, и он, забыв про китайца, громко рассмеялся.

— Простите, милостивый государь, — Чеботарев, явно дурачась, шутовски поклонился. — Эта река, случайно, не Сена?

— Нет, — показывая, что шутка принята, Костанжогло усмехнулся и, поднимаясь с земли, ответил почти серьезно: — Это, как вы сами понимаете, только Сунгари, но для вас, полковник, все может перемениться…

— Что уж в нашем положении может перемениться? — вздохнул Чеботарев и, махнув рукой вдоль пляжа, предложил: — Идемте, полковник, подыщем местечко поудобнее.

Они медленно пошли вдоль песчаного пляжа, на котором там и сям в самых живописных позах расположились группы молодежи. Юные девушки, делая вид, что они загорают, принимали самые соблазнительные позы, а юноши шумно бросались в речку, а потом нарочно брызгали в угревшихся на солнце подруг водой, отчего кругом царило всеохватывающее веселье.

Некоторое время Костанжогло занимался созерцанием, но потом, явно возвращаясь к уже сказанному, повернулся к Чеботареву.

— Кстати, полковник, я насчет перемен не шутил. Я остаюсь здесь, а вот вам предстоит и в самом деле перебраться поближе к Сене.

— Значит, переберемся, — с самым безмятежным видом согласился Чеботарев и неожиданно, кивнув в сторону веселящейся молодежи, добавил: — Вот ведь время-то…

— Время как время, — суховато ответил Костанжогло и упрямо вернулся к прежней теме. — Мне бы хотелось получить информацию.

— Это можно… — Чеботарев приостановился, зачем-то посмотрел на противоположный берег и тихо заговорил: — Судя по всему, союзники готовы на какое-то время оставить большевиков в покое, а нас предоставить самим себе.

— Согласен, — кивнул Костанжогло и добавил: — Вот только как японцы?

— Они просто сменили тактику. Знаете, есть тут такой Мияги, скорее всего офицер генштаба. Так вот он уж очень ретиво меня обхаживает и, пожалуй, принимая во внимание мое прошлое и то, что я знаю, японцы постараются прибрать меня к рукам.

— Вы хотите сказать, полковник, — Костанжогло повернулся к Чеботареву, — что покинуть Харбин вам будет затруднительно?

— Именно так, — усмехнулся Чеботарев. — Если только я не пойду к ним на службу.

— А как же Европа?

— Не беспокойтесь, приходилось выкручиваться и не из таких ситуаций…

Внезапно полковник замолчал и остановился. Его внимание привлекли дети, игравшие прямо на пляже в серсо. Девочка-подросток в чопорном купальнике со множеством оборок бросала кольца, а маленький мальчик, лет семи, скорее всего ее брат, старательно пытался поймать хотя бы одно.

Босой, одетый в матросочку, с бескозыркой, браво сдвинутой на затылок, он, высунув от усердия язык, бросался к летящему в воздухе кольцу, а потом, в очередной раз промахнувшись, обиженно поджимал губы и отворачивался, делая вид, что смотрит на воду.

Шедший по реке пароход со свежевызолоченным иероглифом на черном колесном кожухе, сворачивая к затону, круто положил руль, и поднятая им волна с шорохом накатилась на песок пляжа, заставив мальчика, сразу забывшего про серсо, счастливо рассмеяться.

Чеботарев, не спускавший с детей глаз, улыбнулся и только теперь, возвращаясь к прерванному разговору, спросил:

— Скажите, полковник, новая граница проходима?

Костанжогло, немало удивленный таким переходом, ответил.

— Конечно…

— То-то и оно… — Полковник зашагал дальше и уже на ходу пояснил: — Видите ли, я убежден, что инцидент с Яницким — дело рук красных, и освободить поручика удалось только потому, что в вашем письме Миллеру был всего лишь перечень ценностей, находящихся в других руках.