В нашем уголовном кодексе есть такая прелестная статья, номер 241 — “Организация занятия проституцией”. Раз есть статья, есть и привлекаемые, обвиняемые, подсудимые, подельники, осужденные. Звучит она так: “Деяния, направленные на организацию занятия проституцией другими лицами, а равно содержание притонов для занятия проституцией или систематическое предоставление помещений для занятия проституцией”. Срок наказания предусмотрен от одного до пяти лет; как правило, дают не больше двух лет поселка, а если повезет, то полгода в СИЗО — и на выход с вещами.

Кто попадает под эту статью? Изредка те, кто действительно организовывает притон, не позаботившись о ментовской крыше. А чаще всего привлекаются люди, ни о чем не подозревающие: допустим, сдающие квартиру в аренду или заключившие договор аренды на свой паспорт по настойчивой просьбе друга или подруги, которая ну никак не может оформить договор аренды на себя. В квартире налаживается купля-продажа любви, а виноват тот, чей паспорт.

Но главная группа риска — провинциальные девушки, приезжающие покорять Москву и удачно, как им кажется, устроившиеся на работу офис-секретаря. Конечно, они со временем начинают понимать, чем именно занимаются окружающие их в “офисе” “сотрудницы”, но они-то сами “ничего такого” не делают. Поэтому продолжают работать, принимать звонки страждущих клиентов, зарплату им платят, а более их ничего не интересует. Только вот по истечении месяца-двух ну очень неожиданно происходит облава. И задерживают, а потом и арестовывают именно офис-секретаря. Настоящие владельцы “нехорошей квартиры и бизнеса” дружат с теми, кто проводит облаву. Работающие… эээ…. девочки, все как одна, дают показания на офис-секретаря: “Дескать, денюжку, полученную от клиентов, мы все сдавали ей — офис-секретарю, она и клиентов приводила”. В результате всем хорошо: через две недели салон возобновляет работу, менты закрывают свои “палки” в борьбе с самой древнейшей, они же продолжают крышевать и брать мзду, владельцы получают свои прибыли, а в тюрьму отправляется зареванная провинциалка с судимостью по 241-й.

Глубокой осенью заехала на СИЗО девушка Карина. Взяли ее вместе с подельником — гражданским мужем. Мужу, видимо, быстро объяснили, что почем, а потому он долго не упирался и все свалил на Карину. Ее вину было проще доказать, на нее был оформлен договор аренды квартиры на рабочей окраине Москвы — как раз в ней был устроен простенький “массажный салон” с богатой фантазией. Никакого принуждения, девочки работали на себя и на хозяев абсолютно добровольно. Среди клиентов, по словам доброй Карины, было много мужчин с ограниченными возможностями — инвалидов, которые в обычной жизни испытывали трудности в общении с женским полом. Для них посещение этого салона было единственным выходом.

Следствие длилось недолго, месяца три, и сразу после Нового года Карина получила обвинительное заключение, утвержденное прокуратурой. Без высшего образования и ярко выраженного интеллекта, по-азиатски хитроватая, начинает она читать свой “об…бон” (так все на свете зеки называют обвинительное заключение) и вдруг заливается громким смехом, не выдерживает и сама предлагает своим товаркам вслух почитать сие произведение следственного искусства.

Озвученное оказалось гораздо круче “Камасутры” и “Декамерона”, вместе взятых. Очевидно, что не слишком опытный следователь, составляя текст обвинительного заключения, находился под огромным впечатлением преступных деяний массажного салона, где трудилась Карина.

Были подробнейшим образом описаны все услуги “по прайсу”. С последовательностью действий “массажистки” и ответной реакцией клиента. А в перечне услуг были самые поэтичные названия “массажных” процедур: “Веточка Сакуры”, “Дуновение ветерка”, “Ласки Багиры”, не говоря уже об услугах “Раб и госпожа” или “Золотой дождь”. Следователь так увлекся, что у него получился не процессуальный документ, а черт знает что такое — как уж этот увлекательный порнорассказ зачитывали на суде, науке неизвестно.

Примечателен был раздел обвинительного заключения “Вещественные доказательства”. Главным орудием преступления, приобщенным к материалам уголовного дела в качестве “вещественного доказательства”, был флакончик масла “Джонсон-бэби”, посредством которого (масла, естественно) клиент доводился до состояния, предусмотренного в прейскуранте как точка окончания оказания оплаченной услуги.

Да, и самое главное! Основным доказательством вины подсудимой были две (!) контрольные закупки. Как будто одной было мало для оперативных сотрудников, проводящих оперативно-розыскные мероприятия по легенде “клиент приходит в бордель”. Заканчивалась контрольная закупка как раз в той самой извергательной точке и описывалась в обвинительном заключении весьма подробно.

Увлеклись парни. Вложили в работу и душу, и тело, и ценный семенной материал. О чем честно составили рапорт.

А у Карины все закончилось благополучно. В июне, по хорошей погоде, она отбыла на этап, во время которого срок ее наказания закончился. Посмотрела она на колонию и уехала налегке домой.

В старом адвокатском мире есть много легенд и былей. Старый адвокатский мир — он не по возрасту такой, а по отношению к профессии, old school. Новый адвокатский мир — это мир новых русских, мир беспринципный, работающий по заносам; это не адвокаты и даже не мелкие слуги дьявола: так, шелупонь, пивасик и вобла с помощником прокурора. Old school тоже не ангелы, но это красота. Полет, вдохновенье, преферанс и неловленный мизер, а также коньяк с заслуженным артистом. Ну и уважение к праву, конечно.

…Однажды к бодрому, местами скандальному и очень хорошему адвокату Александру Островскому (однокашнику Айвазянца, ныне известного как Добровинский, они вместе ВГИК оканчивали) обратился известный певец. Назову его Сергей Зенкин. Певец очень расстроился из-за того, что некий московский клуб нетрадиционных сексуальных меньшинств принял его в свои члены, не спрося его согласия. Сергей Зенкин как-то не скрывал своих увлечений, а, напротив, всячески подчеркивал природную красоту помадой и красивыми платьями, к тому же и пел преизрядно, посылая воздушные поцелуи хорошеньким юношам.

Так что чем огорчился Сергей Зенкин, мы не знаем. Но факт огорчения был налицо. Александр Островский со своей кипучей энергией взялся за дело и обратился с иском о защите чести и достоинства в Пресненский суд, больше известный как Зоологический, по имени улицы и по царящим нравам. Дело попало к молодому интеллигентному судье Антону Вацлавичу Соколовскому. Судья с учетом веяний тех времен — а это была середина 90-х — довольно логично рассудил, что в факте заочного принятия в клуб лиц нетрадиционной ориентации вряд ли может содержаться компрометирующая информация. Которая, ко всему прочему, еще и была широко освещена в СМИ.