Вихрь набегающих друг на друга мыслей пронёсся в голове Кирилла, и накатившая тёмная волна тревоги накрыла его с головой. Лица обоих геологов словно увеличились в размерах и стали видны во всех деталях, границы предметов приобрели резкость. Стараясь не делать резких движений, Кирилл осторожно взял кусочек сахара, положил его в свою кружку с чаем, стоявшую на земле, и, наклонившись, принялся размешивать сахар. Периферийным зрением он видел, что оба геолога внимательно за ним наблюдают. Медленно выпрямившись, он отпил глоток чая и произнёс, стараясь, чтобы голос его звучал как можно более спокойно:

— А что, я согласен! Это же настоящее дело!

Оба геолога расслабились, а молчун Богдан снял карабин с колен и прислонил его к рюкзаку.

— Ну, вот и хорошо! — старший хлопнул Кирилла по плечу. — Настоящий мужик! Сразу видно истинного искателя приключений. Я Тимофей Павлович, можешь звать меня просто Тимофей. Значит, сегодня ночуем здесь, а завтра идём в маршрут в верховья этой речки, тунгусы её называют Комнэ.

Он показал рукой на реку, которую Кирилл вчера не смог перейти вброд.

Кирилл спросил:

— Так всё же, Тимофей Павлович, что же мы будем искать?

Тот молча полез рукой в свой рюкзак и вытащил из его недр мешочек размером с кисет для табака. Развязав сложный узел, он широким театральным жестом бросил мешочек через костёр к ногам Кирилла. При падении мешочек раскрылся, и Кирилл увидел его содержимое — тяжёлое, сияющее матовой желтизной золото.

Глава 6. Кенин-Лопсан

Белый как облако буддийский храм, хурээ, плыл в радужном море цветов — крупные, в пол-ладони декоративные ромашки с белоснежными, тёмно-бордовыми, светло-сиреневыми лепестками и ярко-жёлтым «солнцем» в середине прекрасно гармонировали с тёмно-красной крышей храма, имевшей дугообразно выгнутые скаты, и создавали впечатление яркого праздника.

Из любопытства я вошел в распахнутые ворота высокой железной ограды, окружающей хурээ, и трижды обошёл храм по часовой стрелке, касаясь правой рукой каждого угла здания — «сжёг свою карму». Побелка на углах храма, в тех местах, где к ней прикасались тысячи ладоней, потемнела и местами стёрлась. В открытые окна было слышно, как ламы поют мантры монотонными скрипучими голосами, сопровождая пение мелодичным звоном колокольчиков и дребезжанием каких-то других металлических предметов, пряные запахи тибетских благовоний проникали наружу. Я поднялся в помещение для общих молитв и подошёл к алтарю, сложив, как и другие посетители, ладони перед лицом. Трижды поклонившись большой позолоченной статуе Будды, установленной на алтаре, я вышел, пятясь и сохраняя полупоклон, в стеклянные двери храма на залитую солнечным светом улицу.

Бесцельно прогуливаясь по набережной в направлении большого бетонного моста и наблюдая, как местные мальчишки плещутся в тёплой речной воде, я думал о том, что зря теряю время. Несколько дней я жил в маленькой палатке, поставленной мною на высоком каменистом берегу Енисея, а всё ещё не мог понять, зачем сюда приехал. Снова вспомнился один из тех снов, которые, возможно, послужили толчком к этой поездке.

…Я просыпаюсь ночью, когда холодный свет полной луны белой пшеничной мукой рассыпается по городу, и выхожу на улицу, в тьму которой вплавлен свет уличных фонарей. Я ощущаю, что их оранжевое зернистое сияние источает лёгкий запах апельсиновой цедры. Всё знакомо, и в то же время я понимаю, что не был здесь очень давно. Я иду по наитию туда, куда ведёт меня лунная дорожка.

…Вот они, знакомые улицы, сходящиеся под острым углом, мощённые крупной брусчаткой, отражающей матовый лунный свет, из-за тяжёлой деревянной двери, окованной полосами жёлтого металла, слышна музыка. Я открываю дверь и вхожу в полутёмный двор, дрожа от внутреннего предчувствия, окутывающего меня горячим потоком. Музыканты исполняют джазовую композицию, сказочно-мистические звуки вибрафона создают неповторимую тёплую и прозрачную волну, проходящую сквозь грудную клетку, а щекочущие отрезки звуков щёток ударника и ровные толчки контрабаса подчёркивают мягкое фортепианное арпеджио и синкопированную ритмику гитарного аккомпанемента. Все вместе они оттеняют солиста, тембр голоса которого непривычен для слуха.

«Привет! Здравствуй!» слышу я со всех сторон голоса говорящих на разных языках людей, лица которых мне бесконечно радостно видеть. Я уверен, что наша связь глубока и неразрывна, я знаю их всех давно и уверен, что буду знать вечно. Они знают, что такое настоящая музыка и творят её, словно выуживая из плотного, мерцающего внутренним светом воздуха тёплые ноты, ткут прозрачную, почти невидимую газовую ткань импровизаций и выпускают её в небо, в котором уже разлиты разноцветные сияющие облака. Облака эти как цветной туман рассеиваются по ночному небу, расцвечивая его нежными цветными шлейфами неописуемой притягательности. От радости созерцания этих шлейфов перехватывает дыхание, невозможно оторвать взгляд от струящихся по ночному небу радужных туманностей, сворачивающихся в спирали, закручивающихся в немыслимой формы вихри и излучающих тончайшую музыку. Я зачарованно гляжу на них, думая, что они похожи на скопления межзвёздного газа.

«Да, из этой музыки рождаются звёзды», — звучит ответ, и звучит он словно у меня в голове. Я оборачиваюсь и вижу невысокого крепко сложенного черноволосого человека в странной одежде. Он говорит мне: «Так рождалась Вселенная». Это тот человек, которого я множество раз видел во сне раньше, его смуглое широкоскулое лицо дышит вдохновением, узкие карие глаза сияют нестерпимым светом. Невероятным по силе голосом он поёт, подхватывая общее настроение, тембр его голоса не имеет себе равных, я никогда не слышал, чтобы люди так пели. С моего сознания начинает спадать пелена, скрывающая от меня его имя, укрывающая смысл всего происходящего. Я уже почти вспоминаю всё, но невероятной силы взрыв стирает все видения…

— Экии! Здравствуй! — мелодичный грудной голос за моей спиной заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Я обернулся и с удивлением увидел знакомое лицо:

— Олчеймаа! Здравствуй!

Одета она была уже по-другому — на ней был лёгкий голубой джинсовый костюм и синего цвета футболка с вышитой на ней яркой разноцветной тибетской мандалой.

— Здравствуй, Андрей. Ты всё ещё в городе? А как же твоя поездка к границе с Монголией?

Я честно ответил, что солгал ей насчёт своих планов, как она правильно догадалась тогда. Мы прогулочным шагом вместе пошли по набережной. Острый скальный гребень в месте слияния Малого и Большого Енисея в километре впереди был похож на хребет окаменевшего динозавра, опустившего хвост в воду, коричневые пласты слагающих его горных пород стояли почти вертикально. Вода в реке цветом напоминала лазурит, по ней расходились пенные волны от прошедшего вверх по течению катера.

— Не знаю, что и делать-то дальше, — сказал я после недолгого молчания, когда мы