– Да если б я могла. Мам, а может, ты просто устала? Может, тебе в отпуск надо?

– Да какой отпуск, какая усталость?.. Вся моя усталость еще впереди. Старость-усталость. Вот ты от меня уйдешь, и я сразу начну стареть катастрофически. Изо дня в день, изо дня в день.

– Ма-а-ам… Ну перестань, пожалуйста! Я слушать этого не могу! Последней сволочью себя чувствую.

– Ой, прости, доченька! И впрямь, чего это я… Эгоистка настоящая, а не мать! Прости, я больше не буду, слово даю. Понимаешь, я пока осознать не могу… К мысли привыкнуть…

Варя отвернулась к окну, чтобы не видеть жалкого дрожания маминых губ. Ну что за наказание, а? Как ребенок, ей-богу…

А впрочем, действительно ребенок. Милый, наивный, восторженный. Такая вот мама досталась, другой не будет. Не самая плохая мама, если по большому счету. По крайней мере, всегда ее слышала, всегда понимала, излишним контролем не мучила. Давала ей жить свободно, будто наблюдая со стороны за ее развитием, взрослением… Очень уважительно наблюдая. Любя. С восторгом и преданностью. А что? Иногда самое лучшее воспитание в том и заключается, чтобы в природу ребенка не вмешиваться, а просто наблюдать. Даже теория такая есть, что в человеке все уже при рождении заложено, не надо туда со своим уставом. Человек сам рождается, сам растет и воспроизводит в натуре заложенный в нем ресурс, и сам за себя отвечает, ни на кого вину за плохое воспитание не перекладывая. И умирает тоже сам.

– Варюш, а ты на работу не опоздаешь? Сидишь, задумалась. О чем задумалась-то?

– О том, какая ты у меня замечательная, мам. И как я тебя сильно люблю.

– И я тебя, Варенька.

– Мам, все будет хорошо, поверь. Ты привыкнешь. Я же не в другой город уезжаю. Я все равно буду рядом.

– Да, Варенька, да.

– Не будешь больше плакать?

– Нет, не буду.

– Ну, тогда я побежала? А то и впрямь опоздаю!

– Беги, доченька. Счастливого дня!

Выскочив из подъезда, Варя достала мобильник, на ходу кликнула Гошин номер. Он ответил в ту же секунду:

– Привет, невеста… Я звонил, ты почему не ответила?

– Да с мамой проблемы!

– А, понятно. В нашем колхозе тоже аналогичный случай. Анекдот такой есть, знаешь?

– Не-а.

– Ладно, вечером напомни, я расскажу. Как мы, кстати, вечером? Я подскочу за тобой на работу?

– Давай… Гош, надо нам с мамами что-то делать. Так же нельзя. Моя вон тоже наотрез отказалась с твоей знакомиться. Как ты говоришь, в нашем колхозе аналогичный случай. Надо какой-то выход искать.

– А зачем? Они имеют право выбора. Не хотят, и не надо. Меня даже забавляет, что у двух разных женщин такие одинаковые капризы.

– Нет, это не капризы, Гош. Ты не понимаешь.

– Ладно, вечером эту нежную тему и обсудим. Я уже соскучился, Варь, очень хочу тебя видеть. И вечером я тебя не отпущу, ко мне поедем. То есть к нам. Ну, на ту квартиру, где мы жить будем. А может, с работы пораньше слиняешь, а?

– Попробую… Вроде сегодня дел не так много. Я тоже очень соскучилась, Гош. Я тебе перезвоню чуть позже, ладно? Доложу обстановку. Может, и впрямь убегу.

Ей удалось убежать перед обеденным перерывом, выдав легкий насморк за начинающийся грипп. Шеф испугался, что зараза перекинется на весь офис, махнул рукой – иди, мол, отлеживайся, и чтоб завтра пришла здоровой, долго болеть некогда! Терпеть не мог, когда сотрудники выпадали из строя. А тех, кто часто хворал, мог и под зад коленом пнуть, несмотря на заслуги и рвение.

Гоша ждал ее в тихом переулке за зданием офиса – конспирацию соблюдал. Плюхнулась на переднее сиденье, обвила его шею руками, взвизгнула радостно – и впрямь страшно соскучилась! Да за такую радость можно хоть чем пожертвовать, и недовольством шефа, и отложенными на потом делами, и даже под зад коленом стерпеть можно, если бы до этого дело дошло! Подумаешь, работа… Работу всегда можно найти, а любовь – вещица хрупкая, ее все время надо радостной эмоцией поддерживать, чтобы окрепла, в силу вошла. Даже и взвизгнуть можно, не сдерживая себя. Тем более Гоше нравится. Вон, поплыл в довольной улыбке.

Пока они с упоением целовались, гонимые ветром листья скользили по ветровому стеклу, будто пытались прикрыть влюбленных от людского глаза. Берегли, наверное. Еще бы. Такие сцены чаще весной случаются, это весна – время любви. А осень – грустное по всем канонам время. Только у них все вышло наоборот. Еще весной они не знали друг друга, были каждый сам по себе. Ангел в июне их друг к другу привел… И вот сентябрь! И любовь! И семья! И ничего, что мало знают друг друга! Кому какое дело, сколько они друг друга знают? Хватит им и того, что они друг друга чувствуют. А со знанием потом разобраться можно, по ходу дела. Да и не определяет знание сути любви.

– Гош, давай уедем отсюда, а? – выпутавшись из его объятий и воровато оглядываясь по сторонам, быстро проговорила Варя. – Боюсь, наши меня застукают. Я ж больной притворилась, нехорошо получится.

– А куда поедем? Квартиру смотреть или обедать?

– Ой, да, да, обедать! Я ужасно голодная! И утром не завтракала, только кофе выпила.

– Тогда в нашу любимую кафешку?

– Ага…

Гоша завел машину, тронулся с места. Осень крадучись побежала за ними, норовя бросить последнюю охапку желтизны вслед. Чудесной сухой желтизны, пронзенной солнечным светом и хрупко шелестящей, и горестно невостребованной в своем последнем отчаянии.

– Ужасно люблю осень, – тихо проговорила Варя, глядя в окно. – Мы всегда с мамой осенью в парке гуляем. А нынче она без меня и не ходит, бедная. Все дома сидит.

– У нее что, подруг нет?

– Да как-то не образовалось. Она у меня неправильная в этом смысле.

– Необщительная, что ли?

– Нет, не то… Наоборот, слишком открытая для общения, я бы сказала, наотмашь. То есть агрессивно-наивная. Сразу начинает про себя все рассказывать, стихи читать взахлеб. А таких людей боятся, с ними не дружат. Но в принципе она очень интересный человек. Читает много, классику в основном. И стихи… Сразу предупреждаю – не просто тебе будет с тещей, Гош.

– Да ладно, не пугай. Между прочим, у моей мамы тоже подруг немного. Но причина другая – она, наоборот, очень закрытая, очень… Вся в себе, редко кого близко подпустит. Хотя внешне – сама любезность и обаяние!

– Да, я уже поняла.

Они замолчали, одновременно вздохнув.

А город буйствовал осенью, слепил глаза мягким солнцем. На бульваре жгли листья, и в салон машины проник запах дыма, горьковатый и немного терпкий на вкус. А еще, пока ехали вдоль бульвара, листья бросались на ветровое стекло с отчаянием обреченных, будто молили о помощи.

– Странный нынче сентябрь, теплый и сухой, ни одного дождя не было, – тихо произнесла Варя.