Такой фени пахану слышать не доводилось. Единственный глаз Моченого выкатился из орбиты, и в увеличившееся поле зрения попали жуткие татуировки запредельного политического мокрушника. Самая невинная из них могла означать что-то типа склонности к массовым самосожжениям ямало-ненцев. А большинство вообще пребывали за гранью разумного. Особенно яркие, словно только что выколотые, синие могильные кресты на щеках. Но авторитет обладал несгибаемой волей. Поэтому сознания не потерял. Он лязгнул зубными протезами и понимающе кивнул:

— Значит, завалишь нам дракона?

Теплый открыл рот. Уголовники пригнулись, бестолково суетясь, будто попав в прицел вертухая. То, что Теплый может убивать языком, на Колыме знали даже в зонах для малолеток. Моченый побледнел и попытался еще что-то сказать, чтобы исправить ошибку. Но было поздно.

— Я вашего Холодова… штохну! — загадочно изрек душегуб. — Так будет. Метеориты сыграют по полной. Оплата пройдет без задержек. А с прокурором я уж сам…

Ошеломленные зеки приоткрыли рты. Питерские гости ахнули, ни черта не понимая, но уже боясь, заодно с местным коллективом.

— Партан гуманит, — кровожадно продолжил Теплый, с вожделением глядя на свежие, еще не завешанные лапшой, уши, — а я без дела штохать не люблю…

Хриплый голос пронял сходняк до селезенок. Черный туман новой незнакомой реальности накатил на кодлу. Девственно чистые мозги рядовых уголовных авторитетов заволокло сюрреализмом. В худшем смысле этого слова. А Теплый уже грузил вагонами непознаваемые кары в прокурорский адрес. Мутный поток красноречия вперемешку с совершенно невероятной феней, рожденной в политической спецзоне, топил жалкие очажки сопротивления… На четвертой минуте ужаса Шнифт с инфарктом сполз под стол, откровенно собираясь обнять там Кондратия. Сева защищался, из последних сил напрягая брюшной пресс. Он чувствовал, что его рихтуют, но не понимал как и за что. Шашлык сидел и плакал от страха. При этом он постоянно, но тихо в чем-то клялся мамой.

Моченый успел отодвинуться от эпицентра извержения на два шага. Если бы не отмороженные в последнем побеге уши, пахан тоже рисковал не устоять. Но, на свое счастье, он не услышал и половины речи Теплого. Зато очень четко увидел ее разрушительные последствия. И все же не зря его назначили смотрящим. Моченый прислонился к стене барака и зарычал, как раненый песец. Его волосатая лапа извлекла из кучи дрожащих тел обмякшее туловище шестерки. Дикий вопль прокатился по просторам Заполярья, так что проснулись даже караульные собаки:

— Гнида-а-а!!! Пусть канает! Сделай ему волю-у-у!!!

Теплый покосился на вопящего авторитета и закрыл рот.

Болото губительно колдовских слов чавкнуло, разочарованно отпуская сходняк. Зеки разом охнули. Гнида суетливо подскочил к герою мифов. Трусливо тыкая мокрыми ладонями в спину, он подтолкнул прокурорского киллера к выходу.

Теплый шагнул за дверь, небрежно помахивая газетной вырезкой. На прощание легендарный душегуб обернулся. Горящий взор серо-стальных глаз нашел в полумраке Моченого.

— Я его штохну! — прошелестело по бараку.

Пахан оскалил съемные зубные протезы и прорычал, оставляя за собой последнее слово авторитета и в душе надеясь, что его не услышат:

— Смотри… Облажаешься — мы за тобой следом бригаду зашлем. Прибраться…

Теплый молча кивнул, как равный равному, и ушел во мрак, шевеля синими от крестов щеками. Прокурору подписали приговор.

Лейтенант Инженерно-Космических войск Родион Семенович Попов шел по запаху. Мамины котлеты он безошибочно узнал бы из тысячи, причем со спины, с завязанными глазами и даже не прибегая к интегральному исчислению вектора направления. Все остальные свои действия Родион Семенович предпочитал просчитывать заранее, поскольку служил в научно-исследовательском институте, в лаборатории математического прогнозирования совершенно космических проблем. А еще он был интеллигентом в шестом поколении. Что невыгодно отличало лейтенанта от сограждан и мешало его адаптации в окружающей среде. Впрочем, данный факт Попова ничуть не смущал. Он любил свою работу. И кроме нее ни на что не обращал внимания. А еще лейтенант Попов любил космические полеты и маму. Первые — за недостижимость, вторую — за котлеты. Которые, как уже говорилось выше, он мог отличить от тысячи… не маминых.

На этот раз любимый запах накрыл Родиона Семеновича прямо на автобусной остановке. Фуражка съехала чуть набок, из-под нее выскочил клочок упрямых белесых волос. В круглом животике что-то нетерпеливо ворохнулось, булькнуло, и лейтенант громко сглотнул слюну.

— Амброзия! — шепнул он в сторону приоткрытой форточки на пятом этаже, откуда доносился терпкий залах горелого лука. — Нирвана!

Попов двинулся к дому быстрым шагом. Его нос, как радиолокатор, держал пеленг на источник обонятельных наслаждений. Редкие прохожие удивленно останавливались, провожая глазами офицера, движущегося по тротуару в хорошем темпе с запрокинутой назад головой и закатившимися глазами.

— Сейчас! — вожделенно прорычал Родион Семенович, распахивая дверь в парадную.

Лифт дрогнул, принимая в себя нетерпеливого пассажира. Пухлый палец мягко надавил на кнопку. Железная кабина сорвалась с места.

— Поехали! — романтично пропел Попов и традиционно махнул рукой.

На пятом этаже лифт лязгнул створками. Из него донесся торжествующий вопль:

— Мама, я вернулся!

Издав обычные позывные, лейтенант высадился на лестничную площадку. Он почти одновременно повернул в замке ключ, снял ботинки, повесил китель и сунул руки под горячую воду в ванной.

— Родион! Не надо мыть руки! — донеслось из кухни.

Попов замер. Голос, несомненно, принадлежал его матери, а вот слова… Кипяток продолжал литься на ладони, а Родион Семенович все никак не мог прийти в себя. Мама! Учитель биологии с тридцатилетним стажем требовала не мыть руки! Это могло означать только одно. Его куда-то посылают, и котлеты отменяются. Махровое полотенце больно пробежало по красным пальцам, возвращая Попова к действительности. Лейтенант Инженерно-Космических войск тихонько завыл от обиды.

— Ну ма… — Он вошел в кухню, стараясь не смотреть на плиту, где, брызгая друг на друга салом, плавали по сковородке вожделенные мясные катыши.

— Кто же начинает предложение со слова «Ну»?! Неуч! — Тереза Марковна Попова тщательно вытерла руки и беззлобно шлепнула сына по лбу ладонью. Получилось умело. Громко, но не больно. — Сегодня мне звонили из школы. Представляешь? Меня там еще помнят!

«Еще бы!» — про себя подумал Родион Семенович, а вслух… просто кивнул.

— Как это приятно, когда тебя помнят и ценят! — Тереза Марковна мечтательно взмахнула деревянной лопаткой.

Родион Семенович налил себе полный стакан воды и выпил, шумно глотая.