северных частях. Понятно, что и центральное управление краем должно находиться как можно ближе к тем местностям, куда направлена главная его деятельность; между тем как в настоящее время оно удалено от этих мест более чем на тысячу верст. И тем сильнее чувствуется подобный недостаток в стране без дорог, где сообщение совершенно прекращается весной и осенью на продолжительное время».

Проведя несколько дней в Хабаровке, нынешнем городе Хабаровск, Пржевальский далее отправился в станицу Буссе. Путешествие протяженностью более 500 км продолжалось 23 дня на лодке с посменными гребцами, чтобы лучше исследовать природу края. К сожалению, погода не способствовала сбору качественного материала для коллекции — начались дожди, собранные гербарии и чучела как следует не просыхали, что вызывало у путешественника большое огорчение.

Однако, верный своему призванию, Пржевальский заносит в дневники особенности течения Уссури, окружающий рельеф, рукава и притоки, растущие по берегам и в поймах растения с указанием их латинских названий (наверняка по памяти — вряд ли в его багаже были атласы-определители!)

«Береговые утесы, которыми часто обрываются в реку боковые отроги главных хребтов, состоят, по исследованиям специалистов, из глинистого сланца, песчаника и известняка; реже попадается гранит, иногда измененный в гнейс. На таких утесах, в особенности обращенных к югу, встречаются самые разнообразные и интересные формы травянистых растений: гвоздика (Silene inflata), череда (Bidens parvinora), очиток (Sedum selskianum), колокольчик (Campanula punctata), Selaginella rupestris, Aspidium fragans и др., а боковые, пологие их скаты одеты густыми зарослями различных кустарников, среди которых чаще других встречаются леспедеца, лещина, елейтерококкус, бузина, таволга, бересклет, калина; панакс, шиповник и сирень; виноград, максимовичия и диоскорея переплетают собой эти чащи и делают их почти непроходимыми.

Береговые леса, которые по мере удаления от реки становятся еще гуще и величественнее, состоят из смеси различных лиственных пород: ясеня, клена, ильма, акации, ореха, пробки, маакии, между которыми попадаются изредка яблоня, черешня и довольно обширные кущи дуба, осины и черной березы. Среди этих лесов разбросано множество лужаек, покрытых самым разнообразным ковром цветов и отчасти напоминающих европейские луга… Но лишь только перейти к низменным равнинам, то опять являются непроходимые заросли тростеполевицы, многочисленные озера с тростником и кочками, поросшими осокою; словом, все те страшные трущобы, которыми так богато нижнее течение Уссури и через которые в иных местах совершенно невозможно пробраться».

Надо ли говорить, что исследования Пржевальского, особенно собирание им гербариев, вызывали непонимание и насмешки у его малограмотных спутников и случайных знакомых? Это и сейчас было бы так, а что говорить о нравах, царивших в тех местах более 150 лет назад? Этот увлеченный и хорошо образованный человек был достаточно молод, чтобы не сдержаться и об этом с горечью упомянуть:

«Во время следования в лодке, что происходило крайне медленно против быстрого течения, мы с товарищем обыкновенно шли берегом, собирали растения и стреляли попадавшихся птиц. То и другое сильно замедлило движение вперед и невообразимо несносно было для гребцов-казаков, которые на подобного рода занятия смотрели как на глупость и ребячество. Одни, из них, более флегматические, постоянно презрительно относились к моим птицам и травам; другие же, думая, что собираемые растения какие-нибудь особенно ценные, но только они не знают в них толку, просили открыть им свой секрет. Станичные писари и старшины как люди более образованные зачастую лезли с вопросами вроде таких: „Какие вы это, ваше благородие, климаты составляете?“ А однажды старик-казак, видя, что я долго не сплю и сушу растения, с полным участием и вздохом сказал: „Ох, служба, служба царская, много она делает заботы и господам“.

Про ботаника Максимовича[27], который был на Уссури в 1860 году, казаки помнят до сих пор и часто у меня спрашивали: „Кто такой он был, полковник или нет?“ В станице Буссе, на верхней Уссури, мне случилось остановиться на той же самой квартире, где жил Максимович, и когда я спросил про него хозяйку, то она отвечала: „Жил-то он у нас, да бог его знает, был какой-то травник“. „Что же он здесь делал?“ — спрашивал я хозяина. „Травы собирал и сушил, зверьков и птичек разных набирал, даже ловил мышей, козявок и червяков, — одно слово, гнус всякий“, — отвечал он мне с видимым презрением к подобного рода занятиям.

Оставим всю эту пошлость и глупость, от которых нет спасения даже в далеких дебрях Сибири…»

В 12 верстах выше станции Буссе Уссури принимает в себя реку Сунгачу, являющуюся стоком озера Ханка. Поскольку маршрут экспедиции лежал к этому озеру, путешественники на маленьком пароходе пошли вверх по Сунгаче, однако из-за ее извилистого течения, прозванного спутниками Пржевальского «восьмерками», прямой путь в 90 верст растянулся на все 250. Впрочем, путешественники были вознаграждены неожиданным экзотическим зрелищем:

«Если взор путешественника томится однообразием как местности, так и флоры сунгачинских равнин, то он бывает с избытком вознагражден появлением великолепного цветка нелюмбии (Nelumbium speciosum), который местами во множестве растет по береговым озерам и заливам Сунгачи. Это водное растение, близкий родственник гвианской царственной виктории, разве только ей и уступает место по своей красоте. Чудно впечатление, производимое, в особенности в первый раз, озером, сплошь покрытым этими цветами. Огромные (более аршина в диаметре) круглые кожистые листья, немного приподнятые над водою, совершеннно закрывают ее своею яркой зеленью, а над ними высятся на толстых стеблях целые сотни розовых цветов, из которых иные имеют шесть вершков (25 см. — О. П.) в диаметре своих развернутых лепестков».

Налюбовавшись чудесным зрелищем, Пржевальский и его спутники через два дня после выхода из Буссе прибыли на озеро Ханка, где планировали остаться до осени.

Глава четвертая. Дорога к океану

Озеро Ханка. — Рассказы об осетрах и калугах. — Курс на Японское море. — Неведомые руины и печальная притча. — Путешествие на шхуне «Алеут». — Посещение Кореи. — Владивосток глазами Пржевальского. — Злосчастная переправа. — Китайские игроки. — Гастрономические предпочтения отдельно взятого манзы.

Озеро Ханка было известно европейцам еще за полтора века до путешествия Пржевальского. На карте Делиля 1706 года озеро названо Химгон и из него вытекает река, имеющая две подписи — Усуроу и Оусури. На карте 1860 года, приложенной к Пекинскому договору, показаны два озера: большое «Оз. Ханкай» со второй подписью «Тихое», но без маньчжурских подписей, и малое озеро «Оз. Добику» с маньчжурской подписью. Из большого озера вытекает река, имеющая две подписи на русском языке: «Ужу» и «Сунгачан», второе название имеет подпись на маньчжурском языке.

На карте 1861 года М. Попова большое озеро названо «Кенгка», а малое — «Ацъ-Кенгка», что можно понимать как транскрипцию китайского Сяоху, то есть Малое озеро.

Пржевальский отмечает как странность, что до заселения берегов Ханки русскими здесь было на удивление мало китайцев,