в том, чтобы познакомиться с этой малоизвестной частью Южноуссурийского края, и, кроме того, по служебному поручению осуществить перепись крестьян, живущих на Сучане и возле гавани Св. Ольги.

Сборы в дорогу не обошлись без больших хлопот, так как нужно было купить шесть лошадей и снарядить их всей вьючной принадлежностью, что было далеко не легко и не дешево в здешних местах, где часто нельзя было достать самых обыкновенных вещей, например ремней, веревок и т. п.; однако кое-как удалось снарядить все для предстоящего путешетвия. Лошади были куплены в пограничном маньчжурском городе Хун-Чуне; седла и прочие вьючные принадлежности были собраны по кусочкам из разных мест, и 16 октября Пржевальский выступил из Новгородской гавани. Кроме постоянного своего спутника — Николая Ягунова, Пржевальский взял с собой еще двух солдат для ухода и присмотра за вьючными лошадьми, перевозившими багаж экспедиции: собранные образцы, личные вещи, продовольствие (весьма скудный запас — сухари и мешок проса). При этом отдельная лошадь была специально навьючена дробью, свинцом, порохом и другими принадлежностями охоты.

Начальник экспедиции справедливо рассудил, что именно охота должна стать главным источником пропитания экспедиции: при огромном обилии птиц и зверей здесь можно было ежедневно добывать сколько угодно свежего мяса. Ну и уж, конечно, Пржевальский мог вволю удовлетворить свою охотничью страсть! «Будучи страстным охотником, я часто убивал так много разной дичи, что не знал даже, куда ее девать и много раз приходилось бросать целиком диких коз, так как не было возможности тащить всех их с собой….в течение менее чем полутора лет, проведенных мной собственно в экспедициях по Уссурийскому краю, я расстрелял вместе с товарищем двенадцать пудов [192 кг] дроби и свинца».

Жизнь на природе с детства была для Пржевальского обычной средой обитания, суровости и самодисциплины ему было не занимать. Надо ли удивляться тому, как легко и разумно им был выстроен экспедиционный быт?

«Быстро начали мелькать дни моего путешествия… Обыкновенно, вставши с рассветом, я приказывал вьючить лошадей, которые должны были следовать вместе с солдатами по указанному направлению; сам же отправлялся вперед, иногда вместе с товарищем или чаще один. На случай встречи с каким-нибудь врагом — человеком или зверем — я имел при себе, кроме ружья, кинжал и револьвер, а неизменный друг — лягавая собака, всегда заранее могла предупредить об опасности.

Особенную заманчивость всегда имели для меня эти одинокие странствования по здешним первобытным лесам, в которых единственная тропинка, бывало, чуть заметно вьется среди густых зарослей кустарников и травы, иногда высотой более сажени.

Кругом не видно ни малейшего следа руки человека: все дико, пустынно, не тронуто. Только звери, которые то там, то здесь мелькают по сторонам, напоминают путнику, что и эти леса полны жизни, но жизни дикой, своеобразной…

Часто, увлекшись охотой, я заходил далеко в сторону от тропинки, так что догонял своих спутников уже на ночлеге, который избирался обыкновенно в лесу или на песчаном берегу быстрой горной речки.

Здесь живо разводился костер, лошади пускались на пастбище, а мы, покончив свои работы, ложились под великолепным пологом ясного ночного неба и засыпали крепким сном под музыкальные звуки лебединого крика или под шум буруна, если такая ночевка случалась недалеко от берега моря».

Первоначальный путь экспедиции из Новгородской гавани лежал к посту Раздольному на реке Суйфуне. На этом пространстве, занимающем около 170 верст, шла вьючная почтовая тропа и было выстроено шесть станций, на которых содержалось по нескольку лошадей и по три солдата, исполняющих должность ямщиков.

«Под вечер 26 октября я добрался до Владивостока, и в ту же ночь поднялась сильная метель, которая продолжалась до полудня следующего дня, так что снегу выпало вершка на четыре {Ранее этого времени снег шел только однажды, ночью с 15 на 16 октября, но тогда его выпало очень немного, да и тот согнало часам к десяти следующего утра.}. Слыша теперь завывание бури, я благодарил судьбу, что успел добраться до жилья, а то пришлось, бы целую ночь мерзнуть на дворе. Замечательно, что еще накануне этой метели я нашел в лесу вторично расцветший куст рододендрона, который так отрадно было видеть среди оголенных деревьев и иссохших листьев, кучками наваленных на землю.

Почти все мои лошади сбили себе спины, частью от дурной дороги, частью от неуменья вьючить, поэтому я решил прожить с неделю во Владивостоке, чтобы заменить сильно сбитых лошадей новыми, а другим дать немного оправиться».

Владивосток, в который прибыл Пржевальский, по переписи 1868 года имел 35 частных домов, 22 казенных и 20 китайский фанз. В городе проживало около 500 человек. Кроме солдатских казарм, офицерского флигеля, механического заведения, различных складов провианта запасов, в нем было пятидесяти казенных и частных домов, да десятка два китайских фанз. Число жителей, кроме китайцев, но вместе с войсками, — около пятисот человек. Частные дома принадлежали по большей части отставным солдатам и четырем иностранным купцам, которые имели лавки, но преимущественно занимались торговлей морской капустой. Главный рынок этой капусты происходил во Владивостоке в конце августа и в начале сентября, когда сюда собирались несколько сот манз (китайцев), привозящих на продажу всю добычу своей летней ловли. Затем купленная капуста грузилась на иностранные корабли и отправлялась в Шанхай или Чу-фу для продажи.

Подмечая особенности торговли, осеннего лова красной рыбы или охоты ямами, Пржевальский весьма нелицеприятно отзывается о промысле здешних купцов. Слово «втридорога», как следует из его описания, здесь следовало понимать буквально, но и этого мало!

«Не говоря уже про то, что все эти товары — самый низкий брак, покупаемый по большей части с аукциона в Гамбурге или в Шанхае, существующие на них цены безобразно высоки и постоянно увеличиваются по мере того, как товар уже на исходе или остается в руках только у одного купца… Исключение, только не в цене, а в качестве, можно сделать для одной водки, которая приготовляется из чистого американского алкоголя и составляет главный предмет торговли и главный продукт потребления в здешних местах».

4 ноября Пржевальский покидает Владивосток (успев поохотится на аксисов, о чем подробнейше рассказывает в дневнике, и не щадя себя за собственную горячность, стоившую ему нескольких промахов). Пройдя вверх по полуострову Муравьева-Амурского, в полдень 6 числа он добрался до русского поста, лежащего возле фанзы Кызен-Гу, в вершине Уссурийского залива.

Недалеко находилась переправа через устье реки Майхэ, и эта переправа едва не прервала экспедицию. После того как на небольшой лодке были перевезены вещи и вьючные принадлежности, путешественники начали вплавь переправлять семерых лошадей По реке к тому моменту уже плыли небольшие льдины, а берега замерзли, так что пришлось прорубать во льду проход для лодки и лошадей.