вздохнув, отвечает он. ― Я очень серьезно отношусь к футболу. Для меня это не игра, а моя будущая карьера. Когда я говорю, что когда-нибудь буду играть в Премьер-лиге, это не мечта, это неизбежность. Поэтому, хотя может показаться, что я только и делаю, что смеюсь, и да, я действительно хочу вытрахать из тебя все, что только можно, ― он делает паузу, чтобы подчеркнуть свои следующие слова. ― Я не превращаю футбол в шутку.

Он продолжает.

― Ты хороша, даже очень хороша, но тебе нужно работать над своей выносливостью, силой, ловкостью, особенно когда речь идет о дриблинге, и тебе нужно научиться играть как европеец. Я могу тебя этому научить. И да, я хочу тебя трахнуть. Думаю, даже еще больше, когда мы будем тренироваться вместе и я увижу тебя вблизи, как ты играешь в тот вид спорта, которым мы оба безумно увлечены, с твоими горячими ногами, выставленными напоказ, но пока ты знаешь это и то, что как только ты будешь готова бросить этого бесчувственного ублюдка, я подарю тебе поездку всей твоей жизни, я постараюсь свести флирт к минимуму. Если только ты не снимешь свой комплект и не будешь играть в лифчике, в этом случае мне придется тебя объективировать, извини. ― Говорит он, заканчивая свою тираду.

Я только и могу, что удержать свой рот от того, чтобы не упасть на пол от его слов. Вместо этого я говорю:

― Каким-то образом ты втянул меня в это и тут же выпутался из этого за одну тираду.

Он подходит ко мне, заставляя меня прислониться спиной к шкафчикам.

Я притворяюсь беззаботной, сложив руки на груди, когда он упирается предплечьем в стену над моей головой и смотрит на меня сверху вниз.

― Позволь мне напомнить тебе, что это была твоя идея.

Я хмыкаю в ответ, задумчиво пожевывая губу. Его глаза опускаются вниз и следят за этим движением, его взгляд темнеет, когда он замечает, как мои зубы впиваются в пухлую нижнюю губу.

Я отпускаю ее с неслышным «хлопком» и наблюдаю, как его глаза еще больше затуманиваются. Прочищаю горло, и его взгляд снова лениво поднимается и встречается с моим, прежде чем он говорит.

― Да ладно, ты же слышала Фолкнер. Мы теперь приятели. Приятели, которые хотят трахнуться ― хотя только один из нас сейчас готов признать это, ― но, тем не менее, приятели. ― Он говорит мне, обхватывая пальцами выбившуюся прядь волос. ― Что скажешь, Сильвер?(прим. пер: «Silver» с англ. серебряный/серебро; отсылка к серебрянно белому цвету волос героини.) Я ― будущий профессиональный футболист, предлагающий ежедневные частные занятия, для тебя это должно быть самым простым решением в мире.

Он подносит прядь к носу и глубоко вдыхает, закрывая при этом глаза.

Несмотря на невинность этого жеста, он кажется мне порнографическим. Рис тихонько стонет и открывает глаза, пронзая меня своим черным взглядом.

― Если только ты не боишься, что не сможешь мне противостоять?

Я игнорирую дрожь по коже от этого прозвища и сосредотачиваюсь на фразе, которую он только что бросил.

Он должен знать, что подобный вызов ― это самый быстрый способ растопить те немногие сомнения, которые я испытываю по этому поводу.

― Это не будет проблемой. ― Обещаю ему я.

Его одобрительное хмыканье раздается в глубине горла, когда он протягивает мне руку.

― Значит, перемирие?

Я вкладываю свою руку в его руку, которая намного больше, и наблюдаю, как она обхватывает мою, заключая меня в ловушку. Что-то дрожит в моих пальцах от нашего соприкосновения, такого сильного, какого мы еще никогда не испытывали.

Словно электрический ток пробегает по моей руке и расходится по всему телу.

Одного прикосновения достаточно, чтобы запустить все внутренние сигналы тревоги в моем теле.

Он пожимает мою руку, крепко и по-собственнически сжимая ее в своей хватке.

Я с трудом сглатываю, глядя на очаровательно лукавую улыбку на его лице, и надеюсь, что не согласилась на сделку, которая в итоге окажется такой же катастрофической, как та, что заключила Ариэль с Урсулой.

Одно я знаю точно ― мне нужно максимально укрепить свою защиту, если я хочу выжить, проводя столько времени рядом с ним.

― Перемирие, Макли.

8

Занятие с Рисом начинается на следующее утро с мучительной тренировки в неурочный час.

Еще нет и шести утра, когда Рис бежит трусцой, чтобы присоединиться ко мне в центре поля. Он выглядит как олицетворение только что выстиранного в сушилке белья.

В его глазах еще сохранились остатки сна, волосы растрепаны и взъерошены, на щеке отпечаталась часть подушки, а одежда очаровательно помята.

Его крупное тело легко движется ко мне, но он выглядит как человек, только что вставший с постели.

Интересно, спал ли он в ней один?

Я отбрасываю эту бесполезную мысль в сторону, когда он подходит ко мне и начинает перечислять план на сегодня.

― Ты пытаешься меня убить. ― Я говорю ему со стоном.

― Я никогда не говорил, что это будет легко.

Очевидно, это не так. Следующий час состоит из упражнений на самоубийство, берпи, ловкость, отжимания, игры один на один, в которых он побеждает меня практически без усилий, и еще около дюжины других упражнений.

Я вымотана, но сердце бьется, и адреналин бурлит во мне. Как бы больно это ни было, мне это нравится. Это заставляет меня чувствовать себя сильной.

Как будто я могу сделать все.

Когда мы заканчиваем, я падаю на землю, обессиленная.

― Что ты делаешь? ― спрашивает Рис, стоя надо мной. ― Ты не закончила.

― Что?

― Пятнадцать раз пробежишься по трибунам, а потом закончишь.

― Ты шутишь. ― Возражаю я, но беру себя в руки и встаю.

― Мы работаем над силой, выносливостью и ловкостью, а для всех этих трех качеств нужны сильные ноги. На твоем месте я бы смирился с идеей бега на трибунах.

― У меня и так сильные ноги. ― Говорю я, слегка надувшись, но только потому, что мои ноги чувствуют себя так, будто они могут просто отвалиться, если я попытаюсь двигаться в темпе быстрее, чем 0,5 мили в час прямо сейчас.

― Я чертовски в курсе. ― Отвечает он, в его голосе отчетливо слышится напряжение. ― Я смотрел на них, представляя, как они обвиваются вокруг моего лица, пока я бы ел тебя,