большее количество раз, чем я могу сосчитать. ― Добавляет он, и я краснею. ― Но они недостаточно крепкие.

― Ты сказал, что не будешь флиртовать. ― Я говорю, мой тон обвинительный.

― Я сказал, что сведу это к минимуму. К тому же, я не флиртовал.

― Тогда как ты это называешь?

― Что называю?

― То, что ты только что сказал, Макли. ― Раздражение просачивается в мой голос.

― Я не могу вспомнить, что я сказал. Ты можешь мне напомнить? ― Говорит он, глядя на меня дразнящим и похотливым взглядом.

Еще один вызов с его стороны.

Я судорожно сглатываю, пытаясь скрыть реакцию, прежде чем ответить ему. Наконец, я решаю просто выпалить.

― Как ты называешь то, что ты фактически говоришь мне, что хочешь, чтобы я села тебе на лицо?

Его стон ― болезненный и такой низкий в его горле, что он прорывается через его грудь в воздух вокруг нас.

―Правдой. ― Он хмыкнул.

― Тогда солги.

― В наших отношениях есть место только для одного лжеца.

― В наших дружеских отношениях. Если что.

― В наших скоро-будут-отношениях. ― Он парирует.

Мы постепенно приближались друг к другу, перебрасываясь колкостями, пока я не осознаю, что нас разделяет всего несколько сантиметров.

Между нами возникает напряжение, которое бьет током, возвращая энергию в мои ноги и одновременно лишая их всякой функции.

― Беги к трибунам, пока я не разложил тебя на одной из них и не съел на завтрак. ― Он угрожает мне, его тон граничит с жестокостью.

Уже не в первый раз я обнаруживаю, что убегаю от него. Я приступаю к заданию и начинаю отсчитывать сеты, пока мои легкие горят, а ноги молят о пощаде.

Когда до конца трибун остается шесть забегов, я слышу звонок своего телефона и останавливаюсь, чтобы посмотреть, кто это.

Это Картер.

Черт, я только что поняла, что так и не перезвонила ему на днях.

Учитывая разницу во времени, по его времени сейчас чуть за полночь. Поздно, но примерно в то время, когда он обычно предпочитает звонить.

Не я.

Я уже несколько раз говорила ему, что хотела бы, чтобы он звонил днем, а не будил меня по утрам.

Особенно это раздражает, когда у меня длинные дни занятий и тренировок, и это еще без дополнительных занятий.

Хотя я еще не говорила ему об этом.

Я уже собираюсь ответить, как вдруг резкий голос обрывает мои мысли.

― Не отвечай.

Я поднимаю глаза и вижу Риса, нависшего надо мной с напряженным выражением лица.

― Почему?

― Ты не отвечаешь на личные звонки во время моей тренировки.

― Почему нет?

― Потому что я так сказал. ― Он отвечает, его тон категоричен.

Я собираюсь возразить, но останавливаюсь и думаю о командной тренировке с тренером Фолкнер. Я бы не стала прерывать тренировку, чтобы ответить на звонок, особенно личный, если бы это была ее тренировка.

Он заслуживает такого же уважения.

Думаю, он имеет право просить меня об этом. Это профессионализм.

Бросив на него взгляд, я выключаю телефон и кладу его обратно в сумку, а затем поворачиваюсь к трибунам и начинаю свои последние шесть забегов.

Внизу трибун на пятнадцатом заходе я в изнеможении падаю на землю.

Я запыхалась и задыхаюсь. Не уверена, что завтра смогу ходить.

― Молодец! ― говорит Рис, опускаясь на траву и ложась рядом со мной.

Я отстраняюсь от него.

Его ответная усмешка щекочет мои внутренности и обволакивает мышцы внизу живота.

― Что ты делаешь сегодня вечером?

― Я могу прожить и десяти минут, не говоря уже о том, чтобы дожить до сегодняшнего вечера.

― Ты будешь в порядке. Просто прими ледяную ванну.

― Да, сэр, ― язвительно отвечаю я на его авторитетный тон, но говорю, не подумав.

Он стонет, опускает руку вниз, чтобы обхватить свой член и поправить его.

― Подумай дважды, прежде чем сказать мне это снова.

― Извини. ― Бормочу я.

Я не знаю, почему я извиняюсь. Не моя вина, что я могу заставить его быть твердым с помощью пары слов. Хотя мне приятно видеть, что я, по крайней мере, оказываю на него такое же физическое воздействие, как и он на меня.

Дело в голосе. Я уверена, что есть какая-то дарвинистская теория, которая может объяснить мою реакцию на него. Беллами наверняка знает об этом.

Я имею в виду, что Рис ― образец совершенства и само определение альфа-самца в физическом плане. То, что он меня привлекает, означает, что я нормальная, прекрасно приспособленная к жизни женщина с красной кровью.

Ничего не поделаешь.

Это эволюция, я в этом уверена.

― У нас сегодня вечеринка. Ты должна прийти. ― Он поворачивается ко мне лицом: ― Полагаю, Беллами нужно будет быть рядом с Роугом.

Конечно, она должна быть там. Этот псих злоупотребляет своей властью с первого дня.

― Я подумаю об этом. ― Отвечаю я, но я намеренно усложняю задачу.

Скорее всего, я буду там. Единственное, что я люблю больше футбола, ― это хорошие вечеринки, а последняя вечеринка в доме Риса была дикой.

Я сажусь, мои мышцы проклинают меня, когда я это делаю, и встаю, чтобы собрать свои вещи.

― Ладно, я иду домой.

― Давай я тебя подвезу.

― Я справлюсь, спасибо.

― Ну тогда до вечера.

Я перекидываю сумку через плечо и поворачиваюсь к нему лицом. Он все еще лежит на земле, его голова покоится на согнутом правом локте, другая рука лежит на животе.

Он слегка приподнял низ рубашки, чтобы его рука лежала на голой коже, а палец рассеянно обводит пупок. Шорты висят низко, открывая гладкую поверхность загорелого и подтянутого живота с глубокими V-образными линиями по бокам, которые исчезают за поясом.

Он кажется таким большим и внушительным, даже в горизонтальном положении, что это несправедливо. Любой, кто окажется рядом с ним в постели, будет просто поражен его размерами.

Он, должно быть, очень любит обниматься.

Нет.

Нет, Тайер.

― Я не сказала, что приду.

Он садится, опирается затылком на предплечья и улыбается мне.

― Не могу дождаться, чтобы увидеть, что ты наденешь.

― Ты…― начинаю я и останавливаюсь. ― Твой мозг должен быть изучен учеными.

― Спасибо.

― Именно об этом я и говорю. ― Я беру свою бутылку с водой и неловко машу ему рукой. ― Увидимся завтра. Во сколько?