при Юстине II, владения империи представляли две разобщенные территории: округ Нового Карфагена с прилежащими землями и юго-западный угол полуострова, омываемый океаном. Царь Гунтимир, вступивший на трон в один год с Ираклием, продолжал наступательную в отношении империи политику своих предшественников, причинял беспокойства имперским гарнизонам, но не имел особого успеха. Положение стало менее благоприятным для империи при его энергичном преемнике Сисебуте (612-616). Войска Сисебута под начальством вождя Свинтилы отвоевали округ Карфагена, и Сисебут проявил свое великодушие тем, что выкупил на свободу у своего войска пленных солдат императора.[151] Ираклий примирился с этой утратой и заключил с Сисебутом мирный договор. То раздражение, которое вызвали против себя иудеи своим предательством во время завоевания Палестины персами, имело своим последствием воздействие со стороны императора на Сисебута в смысле побуждения начать преследование иудеев. Сисебут начал гонения на проживавших в его царстве иудеев и силою обращал их в христианство.[152] За империей остался только небольшой округ испанской земли на юго-западе полуострова. После краткого правления малолетнего сына Сисебута, царем вестготов сделался Свинтила. Он отвоевал и эти последние владения империи на крайнем западе (624 г.). Так при Ираклии закончилось непосредственное отношение империи к далекому придатку латинской земли, на который простер свои виды Юстиниан в своих гордых мечтах восстановления империи в ее величии.[153] В обладании империи остались только острова Майорка и Минорка.[154]

Немало тяжких забот создавала Ираклию и Италия. В первые годы его правления в отношении лангобардов продолжалась та политика, которая установилась при Фоке, и целью экзархов было лишь удержать то, что еще не было завоевано лангобардами. Затруднения создались на другой почве. При преемнике Смарагда, Иоанне, мятежный дух охватил армию и разыгралось восстание, жертвою которого был Иоанн, убитый своими солдатами в Равенне. Прибывший с войсками новый экзарх, евнух Елевферий, овладел Равенной и покарал виновников бунта. Ему удалось также справиться с “тираном” Иоанном из Комисы, который создал себе самостоятельное положение в Неаполе. В связи с подавлением бунта Елевферий вел войну с лангобардами, потерпел поражение и купил мир обязательством со стороны империи ежегодной уплаты 500 фунтов золота. Вскоре, однако, тот же Елевферий затеял государственный переворот и вознамерился отторгнуть Италию от империи. Он облекся в пурпур в Равенне и направился в Рим, чтобы там венчаться царским венцом. Предприятие это не удалось, вследствие мятежного настроения в рядах его воинства. По дороге в Рим он был убит в Луцеолах своими солдатами, и его голова была отослана в Константинополь (619 год).[155]

Утраты в Испании, тревоги в Италии, требования внимания, забот и расходов со стороны правительства, меркли в своем значении перед тем грозным бедствием, каким являлось персидское завоевание, наносившее империи удар за ударом, и о событиях, совершавшихся на западе, нет никаких свидетельств в византийском предании тех времен.

ВОДВОРЕНИЕ СЛАВЯН НА БАЛКАНСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ. АВАРЫ. ЭПИЗОД 617 ГОДА. МИР С АВАРСКИМ ХАНОМ

Одновременно с тем, как персы отвоевывали целые страны в восточных пределах империи, на запад от столицы в ближайших к ней областях невозбранно продолжался процесс, коренным образом изменявший этнические условия Балканского полуострова. Славяне, проникавшие в пределы империи в огромной массе еще в правление Юстина II, прочно утверждались на новых местах жительства, продвигаясь к морю в двух направлениях: на юг и на запад. Уже в 598 г. экзарху Каллинику пришлось отражать славян, вторгавшихся в Истрию.[156] В 600 году папа Григорий выражал епископу Салоны соболезнование по поводу той опасности, которой грозили славяне своими захватами в пределах его паствы.[157] По свидетельству Павла Диакона, лангобарды вступили в союз с аварами в 602 году, и последствием этого было нашествие на Истрию, совершенное соединенными силами лангобардов, аваров и славян. Под 611 годом тот же историк отметил страшное опустошение Истрии славянами.[158] Одновременно с тем славяне продвигались к Эгейскому морю, на берегах которого они оказались еще в конце правления Маврикия, когда впервые подверглись осаде от них Фессалоники.[159] Мирный договор аварского хана с Фокой не прекратил водворения новых полчищ славян в беззащитных областях, и значительная часть уцелевшего туземного населения попадала по-прежнему в плен к аварскому хану, который переселял пленников в Паннонию.[160] Старая область Иллирика постепенно сокращалась в узкую береговую полосу с греческим населением в Македонии и латинским в Далмации.

Придвинувшись к морю, славяне расширили свое знакомство c водной стихией. Издавна привычные к воде по условиям занятых ими земель на север от Дуная, они служили службу аварскому хану на своих однодеревках, μονόξυλα, как называли византийцы их суда, и хан старался поднять их искусство кораблестроения, вызывая из Италии корабельных мастеров, которых ему присылал вступивший с ним в союз царь Агилюльф.[161] Утвердившись на морском побережье, славяне стали предпринимать грабительские набеги на острова Эгейского моря. Датированные свидетельства об этом имеются от 20-х годов VII века, но весьма вероятно, что дело началось много раньше. В хронике Исидора, севильского епископа († 636 г.), под 16 годом правления Ираклия есть сообщение о том, что славяне отняли у римлян Грецию, персы — Сирию и Египет и многие провинции.[162] Это свидетельство с очевидностью доказывает, что даже в далекую Испанию доходили слухи о водворении славян в недрах империи. Скудное византийское предание не содержит никаких указаний на те беды, которые причиняли империи славяне и их верховный повелитель, аварский хан, в первое десятилетие правления Ираклия. Но некоторые заключения общего характера позволяет сделать Георгий Писида, прославивший впоследствии великое дело Ираклия в его борьбе с персами. Он сравнивает положение Ираклия до начала войны с персами с состоянием между Сциллой и Харибдой, разумея под этими мифическими образами Хосрова с одной стороны и аварского хана с другой. Наличие опасности с двух сторон парализовала волю Ираклия. По словам Георгия, Ираклий признавал в персах более опасного врага — Πηγήν γάρ ᾒδεις κακῶν την Περσίδα (ты знал, что источник бедствий — Персия), как звучит один из стихов «Ираклиады» (2, 107); но угроза той опасности, которую представлял аварский хан, не позволяла ему выйти из бездействия.

Беспомощность империи в отношении аваров рисует один эпизод, кратко упомянутый у Феофана под 619 годом, подробно рассказанным в Пасхальной Хронике под 623 г. и без указания даты — у Никифора.[163] Проницательной критике английского ученого Бейнза удалось установить точную хронологию этого события, а именно 617 год. Самый день события — 5 июня, воскресенье — точно указан