покажись мне на глаза, чего в ванной засела?! Сколько я должна говори…

И запнулась на полуслове, убеждая меня в том, что драная коза наконец-то изволила выйти на порог.

Воронцов собственной породой и вправду напоминал мне козлика. Причем не внешне, нет. Но где-то в глубине его души жила эта противная козлиная сущность, которую, если честно, давно надо было попытаться вытравить и выжечь.

Если она, разумеется, этому самому вытравливанию поддается.

Но сейчас, ведомый благими намерениями помыть полы — пусть не своими, а моими, — он застыл на пороге, аки воинственный античный бог, только для того недостаточно величественный, и смотрел на Василису Михайловну, как на врага народа.

Я даже понимала почему. Мы с самого начала оговорили, что если Воронцов вздумает сгонять на мне своё дурное настроение, то я просто предложу Асеньке вскрыть дверь в его спальню и куда-нибудь удалюсь. Часика эдак на два.

А потом приду и, так уж и быть, поохаю, что в этом доме кто-то во грехе и давно пора свадьбу сыграть. Уж не знаю, почему, но Кирилл мне явно поверил. Особенного же восторга от перспектив жениться на Асе он, само собой, не испытывал.

Кричать на Лизу было не за что, девушка и так боялась начальства, будто огня, затравленная, наверное, всё той же Василисой Михайловной. Орать на Викторию, может, и хорошая затея, но та благоразумно просто не показывалась никому не глаза.

На мать повышать голос Кириллу не разрешалось.

Асенька была под защитой своего происхождения, видать, грозная тень Рустама Давыдовича по сей день вдохновляла Кирилла на подвиги, и он оставался предельно вежлив и осторожен, вне зависимости от того, в каких условиях находился.

Оставалась только Василиса Михайловна.

И именно она сейчас стояла прямо у Кирилла под носом, размахивала руками и вела себя, скажем прямо, довольно раздражающе.

— Доброе утро, — произнес холодно Кирилл. — И что тут происходит?

— Я… Я… — Василиса Михайловна запнулась. — Кирюшенька, а зачем ты взял это ведро? И такую тряпку? Она ведь предназначена для мытья полов…

— Потому что Кирилл собирается мыть полы, — довольно доложила я.

— Лиза плохо это сделала?

— Лиза не сделала этого вообще, — проронила я, улыбаясь. — Потому что я сказала ей этого не делать.

— По какому…

— По такому, — оборвал возмущения Василисы Михайловны Кирилл. — По такому, что я разрешил Ксюше распоряжаться прислугой в этом доме. О другом речь, — он встряхнул ведром, разляпав воду на пол. — Меня очень интересует, — почему девушкам запрещается набирать воду здесь, когда они моют на верхних этажах. Они что, тащат воду с кухни? По ступенькам, сами?!

Интересно, а Воронцов считал, что вёдра воды сами по себе на такую высоту взлетают?

— Так чтобы не разбудить же, — проворковала Василиса Михайловна. — Чего же ты, Кирюшенька…

— Насколько мне известно, — вклинилась я, — полы тут моют с десяти до одиннадцати. Кого уже можно разбудить в такое время?!

— В самом деле, — охотно поддержал Воронцов, сам предпочитавший дрыхнуть как минимум до полудня. — Кого?!

Василиса Михайловна растерянно взглянула на меня, потом на Воронцова. Затем вновь перевела на меня взгляд, и в её глазах я не прочла ничего хорошего, разве что обещание убить меня, как только ей представится подобная возможность.

Ничего, пусть попробует сначала. Я девушка живучая, могу и сопротивляться.

— Но…

— И вообще, — продолжил Кирилл, — что за карательные меры? Почему вы позволяете себе оскорблять девушек? Хотите, чтобы они потом сбежали из нашего дома и всем рассказывали о том, что у Воронцовых отношение к прислуге — как к половой тряпке?!

Можно подумать, это не так.

— Чем вы вообще думаете, Василиса Михайловна?! — возмутился он, даже не поставив, а швырнув ведро на пол. — Немедленно извинитесь перед Викой и Лизой! И чтобы больше никто эти вёдра не таскал с самой кухни сюда. Могут набирать в ванной. Разбудят… кого разбудят?! В десять утра надо уже бодрствовать…

Ага. Да-да.

— Но, — Василиса Михайловна, — Кирюша, твой папа…

— Покойный папа!

— И мама…

— Которая переезжает!

— Они всё равно уже приучили нас к порядку!

Кирилл смерил женщину таким взглядом, как будто хотел убить. Что? У нашего мажорчика нашлась всё-таки больная мозоль, на которую наступила совершенно случайно Василиса Михайловна? Наверное, да, иначе с чего б это вдруг он так посерел и смотрел на женщину, словно убить её собирался.

— Больше никогда, — прорычал он, — никогда не смейте, Василиса Михайловна, напоминать мне о порядках, заведенных моими родителями. Это мой дом. И мне наплевать, как было принято раньше!

У него из глаз разве что искры не сыпались. Я никогда прежде не видела Кирилла настолько рассерженным, а сейчас он, кажется, был готов метать громы и молнии. От мажорчика, способного только на мелкое вредительство, не осталось и следа.

В какой-то момент я даже была готова его пожалеть и отказаться от своей дурацкой идеи мести — опять! — но потом осознала, что не могу позволить себе такую роскошь. Это всё тот же избалованный богатенький мальчик, который просто пытается выбраться из-под маминой опеки, а потому бросается на всех, кто подвернется ему под руку.

И нечего его жалеть!

Нет, жалость — первый шаг к материнскому инстинкту, а оттуда уже и к влюбленности недалеко. Конечно, влюбленности извращенной и неправильной, потому что женщина, которая пришла к мужчине из-за жалости, не может рассчитывать на успешные отношения, но всё равно, сердце потом своё склеивать по кусочкам я не собиралась.

Мне одного раза хватило.

Всё, достаточно. Не заслужил Воронцов, чтобы сейчас к нему хорошо относились.

— Хорошо, — пожала плечами Василиса Михайловна. — Как скажешь, Кирюша…

— И больше никакого Кирюши!

— Ладно, — вздохнула она. — Как прикажете! — и, гордо задрав голову, зашагала прочь.

Мне показалось, что Василиса Михайловна не на шутку обиделась. По крайней мере, сердитый взгляд, брошенный попутно на меня, обозначал, что она уж точно считает меня замешанной во всём этом и обещает не давать спуску, когда у неё вдруг появится возможность отомстить.

Ну конечно. Ведь это когда я появилась в доме Воронцовых, Кирилл ни с того ни с сего начал проявлять кое-какую самостоятельность. До этого он тут, видать, только то и делать, что прятаться от прекрасной Асеньки за десятью замками.

Но я велела себе не отмечать в голове прогресс Кирилла, а неусыпно следить за тем, чтобы все старания мои не канули в лету.

— Знаешь, — проворковала я, — это было очень смело.

— Ну а что она, издевается, что ли, тяжести молодые девушки тащат на третий этаж, — проворчал Кирилл, явно смутившись и испугавшись своего внезапного геройства.

Или просто не понимал, с чего б это вдруг