— И у нас появилась редкая возможность добить его здесь.

— Какая радость! — тягуче сказал Фома, наблюдая как кольца складываются в восьмерки, потом ложатся на бок, превращаясь в знак бесконечности и опоясывая сизой дымкой его пузыри: бесконечность… опять бесконечность… снова бес…

— А ты откуда знаешь?

— Мне пришлось гонять его по Верхней Кароссе. Он все время уходил от меня и на контакт не шел.

— Выходить на контакт с тобой, Доктор, видимо, не страшно только мне.

— Нет, тут не страх! Мне кажется, что он чего-то все время искал.

— Хранилище, — сказал Фома, и выпустил очередную порцию пузырей.

Доктор посмотрел на него:

— Тебе и Стула не надо, ты сейчас и так, как Пифия!.. Да, я прочитал твое письмо.

— Не правда ли, душевное?

— Духовное, я бы сказал! Завещание. Как ты до всего этого дошел?

— Сначала меня выбросили в окно, потом — под поезд, — начал перечислять Фома. — Потом… дошел.

Пузыри, объятые дымом, не лопались, они заваливали Фому в ванне, как прозрачные новогодние шары, сквозь которые он смотрелся фантасмогорически. Ему бы еще кальян в рот и просто Бодхисатва на симпозиуме «мир ванне».

— Карт много, нужно было ждать, чтобы они правильно легли, — вещал Фома. — Все сошлось на времени появления Хруппа, разгрома ордена розовых кругов и повального мора, нужно было только связать эти факты с остальными — войны, голод. Нарушение равновесия… он хотел пустить всю систему Кароссы вразнос. Только на фига ему это было нужно?..

Риторический вопрос. Но Фоме, в том состоянии, в котором он пребывал, было совершенно непонятно, как можно разрушать этот прекрасный мир, с пузырями и ежедневными обедами?..

— Значит, я и в этом виноват? — вздохнул он.

Головокружение прошло, пузыри стали лопаться, попадая в глаза.

— Ну, виноват это сильно сказано. Просто они тебя искали и здесь. Ну, а попутно расшатали систему, так же как и везде.

— Успокоил! Везде меня ищут и расшатывают системы. Это ж сколько искажений уже возможно потрясено их диверсиями? Да меня теперь не на стул Пифии — на паяльник сажать надо, без канифоли!

— Систему еще надо найти, это не так просто. Здесь им повезло, довольно явно все было, — сказал Доктор. — На них работает время, процесс-то идет и чем дальше, тем обвальнее…

Вошел лакей, который теперь постоянно сопровождал графа, куда бы тот ни пошел, и доложил, что «курьер государственного советника сэра Торобела Меркина интересуется у графа может ли его сиятельство принять его превосходительство примерно через час по состоянию здоровья графа и что передать если нет и когда тогда».

Его сиятельство важно кивнул, лакей довольный вышел.

— Ты что-нибудь понял? — рассмеялся Фома. — Если нет, то кто тогда?

— Кстати, — сказал Доктор. — А как ты узнал, что это я поднял твой замок?

— Сати. Он сказал, что ты иерарх. Поздравляю. Можешь представить мою радость…

Доктор выдул огромное кольцо, всем своим видом показывая, что представляет. Ну что сделать с этим оборотнем?.. Только накормить завтраком перед обедом. Они перешли в покои графа.

Мартин-младший даже не скрывал, что крупно обеспокоен. Он влетел в комнаты, сметя лакея: «мне нужно!..» — и захлопнул, с треском, дверь.

— Что случилось, Марти? — удивился Фома, впервые увидев младшего церемониймейстера в таком возбужденном состоянии духа.

— Что-что?! — Бегал тот по комнате, заглядывая по своей привычке во все углы и довольно невежливо не замечая сэра Джулиуса.

— Мобилизация! — подделился он, наконец, так и не найдя ничего стоящего внимания в комнатах графа. — Все пропало! Я иду на фронт!..

Он схватился за голову.

— Ты же церемониймейстер, важная шишка!

— Да этот старый пердун заявил, что прекрасно справится и один, а стране, мол, нужны молодые здоровые воины! Каково, а?.. Это я-то молодой, здоровый?!

Мартин недоуменно посмотрел на них, требуя немедленного опровержения такого опасного для его жизни заключения. Странствующие рыцари переглянулись: если вопрос к ним, то вряд ли их ответ устроит церемониймейстера. Мартин заметил это сомнение.

— Да на мне места живого нет! Грудь пробита третьего дня, в прошлом году ногу подвернул, хромаю, и вообще, понос, парез и энурез!..

Было видно, что Марти спешно нахватался медицинских терминов в черных книжках Фарона, готовясь к схватке с докторами, поэтому считал парез разновидностью недержания, возможно, речи.

— Да, с такими болезнями тебе только поля удобрять!

— А я про что? — вскинулся Мартин. — Пусть бы послали на картошку, я согласен их удобрять! Но не поля сражения! Да я до них не доживу! Меня свои же убьют за утонченность перистальтики! Я же нервный!

— Так ты говорил, что у тебя мама? — напомнил Фома.

— Да говорил! — махнул рукой Марти с безнадегой, на какую способны только призывники и приговоренные к казни. — Только эта старая калоша сама влюбилась, вместо того, чтобы, наоборот! И теперь на этой почве свихнулась! Иди, говорит, сынок, спасай отечество! Я говорю, мама, ты чё, гормонально поехала? Чё спасать-то?.. Самим спасаться надо, раз отечество в опасности! Ведь правильно?.. Я же не виноват, что ему плохо?!

Он обратился за подтверждением к Фоме и сэру Джулиусу.

— Ему? — не понял Фома.

— Да отечеству вашему! Кстати, именно ваша, я извиняюсь, Иеломойя… — Мартин скорчил гримасу, показывая, как он относится к вотчине Фомы. — Самый жирный кусок в этой драке! И вонючий!

— Так, выходит, я виноват?!

— Да не! — нетерпеливо махнул рукой Мартин. — Просто все как-то не вовремя, наперекосяк, я еще не успел стать главным церемониймейстером и на тебе — вы, потом — война! Вообще, как вы думаете, ваше сиятельство, как специалист — это надолго?

— Да, — подтвердил Фома. — Война будет долгой и страшной, и главное, кровопролитной! Более того, первыми погибают, как правило, ни в