— Я не об этом. Я совсем другой. По природе, как ты сказал. И мне не надо поллюций, чтобы понять это.

— А для кого это секрет, Док? Я давно говорил, что ты оборотень! И неизвестно, на кого работаешь, кстати! В чем вопрос-то?

— Это я слышал и не только от тебя, — снова усмехнулся Доктор. — А вот кто мне точно скажет, кто я? Откуда? Кто, вообще, это знает? Я иногда так устаю от всех вас!

Сказано это было так, что Фома почувствовал за обыденным, ровным тоном, страшную тоску и разрушительную силу.

— Ну хорошо! — сказал он бодро. — Ты узнал. Всё. Ты не нашей природы, хотя прекрасно понимаешь это и сейчас, так же, как и я. И что?.. Ты как-то круто изменишься? Что тебе это даст?

— Возможно, я буду знать, зачем я.

— Док, ты хочешь меня напугать или насмешить?.. — Слишком серьезный вид Доктора озадачивал. — Зачем… кто это может знать?! Мне, например, тоже неизвестно, хотя я далеко не в том нежном возрасте, когда это неважно. И ничего, живу!..

Гулко раздался гонг, недвусмысленное приглашение отобедать.

— Знание, откуда ты, не даст тебе ответа, куда ты, — сказал Фома, подождав, когда стихнет гул. — Прямого ответа, во всяком случае.

— Но, зная исток, легче прийти к устью!

— Сделай истоком любое событие в жизни и топай, если тебе так не терпится!.. Док, ей-богу, почему все становятся беспомощными, когда решают свои личные проблемы? Что это, трусость?.. Интересная мысль, кстати. Чтобы стать героем, нужно отбросить биографию и делать историю. Не решать личные проблемы, а забыть о них! Они сами о себе позаботятся, а ты — станешь героем. Народ, в благодарность, сам напишет сказки о твоем происхождении. Вот уж где наврут!

Доктор сделал движение возразить, но Фома не дал.

— Обед! — сказал он, поднимая палец с торжественной физиономией. — Нельзя опаздывать. Ты знаешь, здесь гуманный обычай убивать опоздавшего. Очень правильно, кстати, это же измена родине! Замах на государственные устои! Я тоже, когда хочу есть, могу запросто убить. Поэтому, если не хочешь получить посохом в грудь, нужно поспешить.

Было видно, как по анфиладам забегали, засуетились люди, готовясь к конституционной трапезе, которая, при нерасторопности, могла оказаться для каждого из них последней.

Но времена меняются. Обед прошел без изуверских выходок Иезибальда. Он оставался грозным самодержцем для своих подданных, но на этот раз обошелся без обязательного членовредительства. Все было чинно, добропорядочно и даже скучно, если не считать его нескольких резких высказываний в самом начале обеда, по поводу тех, кому опять не досталось места. Но это уже жизнь, опоздавших просто выставили за дверь, хотя бог весть, что с ними сталось за этими дверьми, может, прищемили в следующих. Король был болен, малейший шум вызывал у него гневливо-страдальческую гримасу, поэтому с самого начала над столами повисла жуткая тишина, никто не хотел оказаться жертвой его гнева и провести обеденное время на дыбе.

— Он похож на смерть, — пробормотал Фома. — Я его таким еще не видел.

— Выздоравливает, — усмехнулся Доктор, копируя интонацию Фарона.

— А мне его жаль, за одни обеды его можно почтить бессмертием, которого он так чаял.

Странно получается, думал Фома, король, о чьем бессмертии они услышали, едва ступив в Белый город, был близок к смерти, как никогда. Что это — знак судьбы, её насмешка? Человек уверовал, пусть и под чужим влиянием, в свою счастливую и непреходящую звезду, а вместо этого не прожил даже половины положенного здесь срока, какая едкая гримаса!..

Перемена блюд вызвала некоторое оживление, люди заговорили, зазвенели приборы, вскоре зал снова гудел, но ровно, ненавязчивым фоном. Сайтеры сидели в “своем” окружении, рядом был Мартин-младший, Блейк, Торк, их дамы и Мэя, но никто не мешал им перебрасываться словами. Общая беседа о предстоящем патриотическом бал-маскараде занимала сидящих больше, чем метафизическая тарабарщина странствующих рыцарей.

— Инвольтация Хруппа заканчивается, — говорил Доктор. — Тем более, что он фактически перешел на сторону врагов его величества.

— Это все безнадежно?

— Нужны розовые круги, много… но если король находится на прямой подпитке Хруппа, тот может запросто прекратить его жизнь в любую минуту.

— Если он этого не сделал до сих пор, значит прямого подключения нет, — предположил Фома.

— Или ему это не нужно.

Фома посмотрел на Доктора, потом догадался:

— Слабый король лучше, чем новый, здоровый?

— Слабый и все еще управляемый.

— Ты все-таки думаешь, что есть прямая связь? На таком расстоянии?

— Почти уверен! Ему помогает фон, который мешает нам. По своему состоянию Иезибальд должен лежать пластом, а он еще сохраняет грозный вид и резкость. Что-то его держит. Я не исключаю, что его решение принять участие в завтрашнем походе это желание Хруппа. Находясь рядом, за линией фронта, Хрупп сможет внушить ему самые нелепые приказы, например, об отступлении, и решить исход сражения. А вообще этот поход может стать для нашего короля последним, крестовым…

Сэр Томас, бывший странствующий рыцарь, граф Иеломойский и прочая, прочая, прочая, получил, наконец, официальное подтверждение своего нынешнего статуса и самое главное, благодаря стараниям Меркина и Фарона, деньги — пятьдесят золотых. Это, конечно, не пятьсот, но казна и так трещала по швам, кроме того графу было обещано участие в доле военных трофеев, буде они появятся.

Коммерческое предложение вдохновило Фому, он чувствовал себя ландскнехтом на службе у самого себя, Иеломойского.

— Я богат, я при работе и я участвую в прибыли, как учредитель — един в трех лицах! — гунндосил он Доктору на ухо. — А трофеи, при таком триединстве, будут!..

Он показал руками, сколько; его зримо понесло.

— И к тому же я — граф! А?.. На хрена мне, скажи пожалуйста, твои дыры, когда у меня есть такая дыра, как Иеломойя?

— И такая графиня, — согласился Доктор. — Кстати, пользуясь твоей лексикой, хочу спросить, на