* * *

Я стал считать шаги. Это, кстати, вообще общепринятая практика, когда не хочешь чувствовать какое-то неудобство при ходьбе – например, когда обувь натирает. Считай шаги, и забудутся неприятные ощущения. Если считать лень или ты вынужден стоять, а не идти, нужно что-нибудь вспоминать, например, какое-то стихотворение из школьной программы.

Я стал считать шаги, и забылись неприятные ощущения в руках. Но я считал, понятно, не для этого. И насчитал чуть больше девяноста, когда ведущий резко свернул налево. Видимо, он плохо ориентировался в темноте, и потому Имран крикнул:

– Не здесь, Азамат, еще шагов десять. Здесь свалишься…

Азамат сваливаться не пожелал, резко, почти испуганно вернулся на прежний уровень и снова двинулся вперед.

– Вот-вот… Здесь, сворачивай, Азамат, – подсказал Имран еще через двенадцать шагов по моему счету. Шаги-то у всех разные. Мои двенадцать, может быть, и равняются десяти шагам Имрана, поскольку он идет, как я заметил, широким топающим шагом. Уверен, когда ему руки свяжут, он пойдет по-другому.

Вслед за Азаматом свернули все мы – и потерялась последняя возможность увидеть костер по другую сторону хребта. А само движение сильно замедлилось. Нам с Валеркой уже не требовалось умышленно устраивать короткие стоянки. Но, конечно, скорость была оправданной, и это чувствовали все. Спуск был очень сложным, и Имран, понимая ситуацию и наше в ней положение, решил нас с Братишкиным подстраховать. Он прицепил одну веревку к моему поясу и передал свободный конец своему соседу, вторую веревку он прицепил к поясу Валерки и оставил свободный конец у себя. Если уж нас так берегут, понял я, спуск действительно сложный. И не ошибся. И меня, и Братишкина несколько раз удерживали за веревку, иначе мы обязательно сорвались бы, потому что при спуске необходимо было держаться руками за камни, а связанными за спиной руками держаться не слишком удобно. Одновременно я видел и другой вариант развития событий. Тот бандит, что вел меня на поводке, как собаку, сам чувствовал себя не очень уверенно и, как мне показалось, этого спуска боялся. Он держался за камни даже тогда, когда необходимости в этом не было. Может, голова кружилась от воображения, потому что она не могла кружиться от невидимой высоты. И на меня он обращал мало внимания. Только когда веревка сильно натягивалась, бандит перебрасывал свой конец через плечо, упирался ногами и таким образом страховал. В этом случае хватило бы одного резкого движения, простого скачка, чтобы он сорвался с кручи. И я бы проделал такой фокус, если бы не опасался, что бандит будет за веревку, то есть за меня, держаться, как утопающий за соломинку, и сбросит меня вслед за собой. А я и ухватиться за камень возможности не имею, потому от затеи пришлось отказаться.

Но опасный спуск был недолгим. Скоро на смену ему пришла ровная площадка размером метров пять на шесть, где все уселись отдыхать. А от площадки в сторону вела пологая тропа, продолжающая спуск со склона, и было нетрудно догадаться, что мы пойдем именно по ней.

Долго отдыхать группе Имран не позволил.

– Камни ночью холодные, простынете… Вперед! – скомандовал он опять на русском языке.

Я уже обратил внимание, что на своем языке разговаривали друг с другом только двое из пяти бандитов. С остальными же они говорили по-русски, и те между собой говорили по-русски. Значит, здесь могли быть представители четырех национальностей. Удивляться этому не приходилось, потому что, как я слышал, в самом Дагестане существует более двадцати равноправных языков, принадлежащих живущим в республике народам. Все языки, естественно, родственные, но не всегда понятные. Так, русский не всегда поймет, что говорит украинец или белорус, но оба они поймут, когда говорит русский. Такая же картина, наверное, и здесь наблюдается. Но если по-русски говорят все, следовательно, наличия в группе иностранных наемников предполагать не стоит, хотя не стоит и исключать.

Я поймал себя на этих мыслях, казалось бы, совсем неуместных, и понял, откуда они пришли. А пришли они от командира роты капитана Герасимова, который много раз говорил, что военный разведчик в любой ситуации, что бы с ним ни произошло, должен оставаться военным разведчиком и анализировать все, что вокруг него происходит. И военный разведчик только тогда будет состоявшимся, когда он будет проводить анализ автоматически, не задумываясь над тем, есть ли необходимость его делать. То есть это станет привычкой.

Пусть привычка работает. Я вырабатывал ее в себе и выработал. Но для чего она нужна в теперешней ситуации? Ответ пришел сам собой. Пока во мне работает привычка анализировать события, я не сомневаюсь, что все переменится. То есть на подсознательном уровне я осознаю, что все равно стану победителем. Пусть и пройдя через испытания, но стану. И этот подсознательный заряд энергии помогает держаться, помогает сохранять холодную голову и ищет путь к освобождению. И не просто к освобождению, а к победе над противником. Когда и сознание, и подсознание направлены в одно русло и работают в унисон, человек становится способным на многое. И я готовил себя к тому, чтобы многое совершить…

* * *

Тропа долго была почти прямой, только местами слегка петляла, чтобы обойти какую-то скалу. И только через двадцать минут ровного движения спуск стал постепенно приобретать крутизну. Но до той крутизны, по которой мы спускались с горы, этой крутизне было далеко, и потому она уже не казалась нам серьезным препятствием. И даже Имран не позаботился, чтобы снова привязать к нам страховочные веревки. Без них, впрочем, идти было тоже не сложно. Здесь, на спуске, мы уже не могли спотыкаться и падать. Даже останавливаться, чтобы перевести дыхание, уже необходимости не было, потому что никто на таком пути не задыхался. А тропа скоро снова выровнялась и, к моему удивлению, перешла в классический «серпантин», который снова повел нас в сторону хребта. Непонятно было, зачем мы спускались, если могли просто по траверсу дойти до той же точки. Однако я понимал, что без причины ничего не случается, и причина должна скоро открыться. Так и получилось. Серпантин кончился и перешел в строго горизонтальную, едва приметную на камне тропку с сильным уклоном вбок. Идти по ней было не совсем удобно, потому что приходилось постоянно сгибать ноги.

В итоге тропинка уперлась в скопление скал. И я почти сразу догадался, что где-то среди этих скал будет расщелина, которая изменит наш путь. Так и оказалось. Скопление скал мы обходили с нижней стороны, и чуть дальше в скале была трещина, через которую мы и начали перебираться по одному. Трещина была глубокой, хотя и не прямой, и через три поворота нам открылась площадка, по другую сторону которой зияла чернотой дыра. Это был, как я понял, вход в пещеру. Азамат, опять идущий первым, хотел было шагнуть в темноту, когда откуда-то из глубины пещеры, причем явно издалека, до нашего слуха донесся тоскливый волчий вой. Он не совсем походил на тот, что мы слышали раньше, но что это тоже был волк, сомнений не было.

Азамат шарахнулся в сторону, оглянулся и посмотрел на других бандитов.

– Шагай, шагай… – грубо прикрикнул Имран. – Не слышишь, что ли, волки далеко. Наверное, в своем логове. У нас есть еще в запасе больше часа.