— Сколько еще времени уйдет на обшивку?

— Два дня. А потом нужно будет обсудить такелаж. — Дориан криво улыбнулся. — Или вы и это уже спроектировали?

— Может быть, вы хотите обсудить такелаж за чаем? — Элиза с облегчением улыбнулась. За несколько мгновений до этого ей казалось, что Роуланд откажется работать дальше.

Взяв чай и печенье, они расположились в больших креслах перед камином для того, чтобы поговорить о преимуществах и недостатках шлюпов[13]и кечей[14]и обсудить варианты оснастки тендеров[15]. Дискуссия получилась очень оживленной, и на какое-то время Элиза даже забыла, что принимает гостя одна и что этот гость тот еще подлец. Ей было приятно разговаривать о судах и мореплавании с человеком, который в этом разбирался. Казалось, уже много лет она была лишена такого удовольствия. С отцом они все время разговаривали о яхтах, даже в тот день, когда он отправился на свой последний испытательный пробег. Это был их последний разговор.

Роуланд остановился на полуслове.

— Что случилось? Мне показалось, на вашем лице мелькнула тень. Мои взгляды на оснастку кечей задевают ваши чувства? — пошутил он.

— Нет. — Элиза посмотрела на свои руки, смущенная тем, что не вовремя задумалась о своем и была в этом уличена. — Просто разговоры о судах напоминают мне о папе. Мы с ним часто обсуждали яхты. И даже в тот день, когда он ушел, мы говорили о новых способах увеличить парусность.

— Мне очень жаль. — Загорелая ладонь Дориана накрыла руку Элизы, по-прежнему лежавшую у нее на коленях, и легко сжала пальцы. — Вам, должно быть, очень его не хватает.

Элиза кивнула, неуверенная в том, что сможет совладать со своим голосом. Она не ожидала такого теплого жеста от короля безразличия и теперь боялась, что не устоит перед ним. Выдавив улыбку, она постаралась сменить тему разговора:

— А что с вашей семьей? Они так же, как и вы, интересуются яхтингом и судами?

Дориан усмехнулся:

— Нет. Отец и брат предпочитают лошадей. Отец не упускает случая напомнить мне, что яхтинг, в отличие от скачек, спорта королей, позвольте вам об этом напомнить, имеет плебейское происхождение. Еще родитель любит сравнивать меня с паршивой овцой королевского семейства. С Камберлендом, который любил посещать трущобы, — в глазах Дориана вспыхнул озорной огонек, — и которого я считаю героем.

В это Элиза с легкостью поверила. У предыдущего герцога Камберлендского и Роуланда было много общего. Первый еще при жизни прослыл скандалистом и волокитой, катаясь с любовницей по Гайд-парку, второй, вне всякого сомнения, шел к тому же.

— Вы не очень близки с родными, — решилась заметить Элиза, сочувствуя Роуланду, он, впрочем, кажется, себя не жалел, хотя и был одинок. — А ваш отец знает, что вы…

«Что вы работаете в доках», «доставляете подозрительные грузы для промышляющих в доках преступников», «без рубашки командуете рабочими на верфи» и «приставляете им к горлу нож». Элиза не нашла подходящих слов. Роуланд заметил ее смущение и спас от необходимости совершить бестактность.

— Вероятно, да. Он герцог Эшдонский и потому может узнать все, что захочет. Но я уже давно из-за этого не переживаю.

В этих словах чувствовалось раздражение. Элизе стоило бы остановиться, но любопытство толкало вперед.

— С тех пор, как стали Проклятием Гибралтара?

— Да, приблизительно с тех пор.

— Вы мне не расскажете об этом?

Поздний час, огонь в камине, теплый чай — все способствовало созданию интимной обстановки, и Элизе хотелось, чтобы беседа со светловолосым незнакомцем не кончалась.

Дориан отрицательно покачал головой, это был отказ и в то же время предупреждение.

— Не расскажу. Вам лучше ничего не знать об этом.

— А «Королева Медб»? О своем корабле вы мне когда-нибудь расскажете? Он был легендой, даже здесь знатоки обсуждали его.

Слухи об этом судне муссировались в свете, обсуждали его быстроходность, рассказывали о бесстрашном капитане и о том, как «Королева» загнала корабль французских пиратов на рифы, а сама смогла избежать этой участи. Элиза гадала, предастся ли Роуланд воспоминаниям, услышав от нее об этом, но рассказать ничего не успела. Дориан поднялся и поставил чашку, явно намереваясь прощаться. Элиза расстроилась. Она надавила слишком сильно, задала слишком много вопросов, и теперь он уходит. Ее не волновало, что действительно пора уходить, уже слишком поздно, они слишком долго наедине, и дела больше не держали Роуланда в ее доме. Она тоже встала и помогла ему свернуть чертежи.

— Надеюсь, я смогла вам помочь. Наверное, завтра мне лучше приехать на верфь. Вдруг у вас опять возникнут вопросы. — Она даже не представляла, чем займется, если не поедет в доки.

— Нет, лучше вам и завтра не приезжать. Следует избегать повторения нынешнего инцидента. Я буду в мельчайших подробностях рассказывать вам о том, как продвигается работа. — Роуланд сделал паузу. — Спасибо за приятный вечер, Элиза. Не часто встречаются такие образованные женщины. Провожать не нужно, не беспокойтесь. — Он поклонился. — До встречи.

Внизу хлопнула входная дверь, Эванс загремел засовом, запирая ее. Услышав это, Элиза вышла из библиотеки и поднялась к себе. В спальне разделась и, расчесывая волосы, стала перебирать в уме события вечера. Это успех. Дориан приехал к ней с отчетом. Спросил ее мнение. Был одет в соответствии с нормами приличия. Спорил с ней, но делал это почтительно и в результате принял ее сторону. Не выказал недовольства, когда узнал, что идеи принадлежат Элизе. Его манеры были безупречны, он не надоедал двусмысленными комментариями. Чего еще желать?

Она сомневалась в том, что другой старший мастер был бы так обходителен с ней. Рука с расческой замерла в воздухе. Элиза вдруг осознала, что Роуланд не поцеловал ее! Просто поклонился и вышел, унося с собой свои секреты. Она не была уверена в том, что приличный Дориан нравился ей больше, чем тот, с которым она познакомилась несколько дней назад, и это было странно, потому что не соответствовало ее представлениям о себе самой.

Прогулка — отличный способ привести мысли в порядок. Дориан потянул за галстук, чтобы ослабить узел, и вздохнул с облегчением. Сегодня вечером он впервые за много лет снова играл идеального джентльмена, манеры, одежда и прочее. Эта роль по-прежнему душила, ограничивая возможность говорить и действовать. Общество всегда накладывало на людей ограничения до тех пор, пока мужчины не становились импотентами, а женщины безмозглыми куклами. Роуланд прекрасно понимал, почему Элиза Саттон боролась. Путь, предписанный ей приличиями, был безрадостен, ей надлежало выйти замуж или отойти в тень и превратиться в благопристойную старую деву, которая живет с матерью или братом.