Она без всякого интереса рассматривала чистый письменный стол кондукторши с лежащими на нём громадным атласом и оточенными карандашами. Комната выглядела поразительно нежилой: никаких фотографий, никаких безделушек. Всё казалось новым и стерильным.

Флинн надеялась, что днём мадам Флорет в своём купе не покажется. Закрыв дверь, она свернулась на кровати клубком, как кошка. Отдельные голоса и шаги в коридоре звучали приглушённо, как перестук колёс под вагоном. Каждые несколько секунд Флинн слышала их «па-дам» на стыках рельс.

Она чувствовала себя одинокой. Фёдор весь день работал, а больше никого в поезде она не знала достаточно хорошо для того, чтобы вместе проводить время. Она мечтала найти кого-то, кому сможет доверять, чтобы расспросить о Йонте.

Почему он ей ещё не встретился? Ведь он бы первым заинтересовался безбилетным пассажиром из Брошенпустеля.

«Смелей вперёд, ничего не страшись!» – пробормотала Флинн.

Два стыка рельс спустя она уже спала.

Через несколько часов и какое-то количество километров Флинн проснулась с ощущением, что она дома. Сладко зевнув, она повернулась на другой бок и натянула одеяло на голову. В нос ударил хорошо знакомый запах – смесь корицы, сена и карамели, – напомнивший Флинн о бесконечных летних днях в Брошенпустеле и о том, как солнце запутывалось в волосах, когда ветер трепал её по голове.

Через несколько секунд Флинн поняла, что это ощущение ей не приснилось. Ощущение, что рядом…

«Йонте!» – Флинн рывком выпрямилась в постели. И зажмурилась.

Сверкающие лучи заходящего солнца, подрагивая, проникали через окно в купе и заливали его огненно-оранжевым светом. Приставив к глазам руку козырьком, Флинн осмотрелась в маленьком купе.

Она была одна.

В комнате стояла тишина, и всё выглядело без изменений. Карандаши лежали рядом с атласом в том же порядке, как и несколько часов назад, когда Флинн заснула. Старомодный будильник на ночном столике мадам Флорет показывал, что наступило время ужина.

Флинн ощущала на языке вкус собственного сердцебиения. Это был вкус потрясения, страха, смятения.

«Йонте не было здесь, – пыталась она убедить саму себя, – его не было в этом купе». Если бы он побывал здесь, карандаши бы уже затупились и не лежали бы рассортированными по твёрдости. Йонте никогда ничего не оставлял как было.

Флинн потянулась, и покрывало свалилось на пол. Только теперь она заметила, что во сне накрылась не пуховым одеялом, а одной из клетчатых рубашек, которые ей дал Кёрли. И та пахла Йонте!

Вскочив с кровати, Флинн взяла рубашку. Её пальцы, как руки утопающего за борт лодки, впились в жёлтую ткань, пока она внимательно осматривала воротник, пуговицы и рукава. И действительно: эта рубашка принадлежит её брату! Флинн узнала это по инициалам: на обшлаге рукава зелёными нитками были вышиты буквы «Й» и «Н». Она вспомнила, что эта рубашка была на нём той ночью, когда он исчез.

Флинн вздохнула. Ей непременно нужно поговорить с этим Кёрли. Наверняка он не случайно дал ей рубашку Йонте. И, конечно, же он скажет, в каком купе живёт её брат.

Откатив дверь, Флинн выскочила в коридор – и с ходу врезалась в высокого мощного человека: Кёрли!

Тот недовольно заворчал, и Флинн, спотыкаясь, попятилась. Под мышкой он опять нёс стопку белья, на этот раз полностью сине-зелёного.

– Мне нужно поговорить с тем, кому принадлежит эта рубашка! Пожалуйста! – выдавила из себя Флинн, тыча рубашкой Йонте Кёрли под нос.

Кёрли посмотрел на неё так, словно у неё не все дома.

– Сделать это будет сложно, – буркнул он. – Эти рубашки остались бесхозными.

Флинн наморщила лоб.

– Что значит «остались бесхозными»? – спросила она. Энергия, только что переполнявшая её, растворилась в разочаровании, которое ледяной водой растеклось по венам.

– Это вообще не твоё дело! – прикрикнул на неё Кёрли, а затем пожал мощными плечами. – Вещи, оставшиеся невостребованными, – объяснил он и стал перечислять: – Найденные вещи, которые никто не забрал. Выброшенные вещи, которые никто больше не хочет носить. Оставшиеся после тех павлинов, что навсегда покинули поезд.

Флинн содрогнулась. В её сердце прокралось и сразу же утвердилось там ужасное предположение, подобное тем истинам, которые сперва чувствуешь и только потом осознаешь: Йонте в поезде больше нет. Осталась только его одежда. Только… бесхозные вещи.

– Я так не думаю, – тихо, но решительно сказала Флинн. – С чего бы кому-то покидать поезд? Это было бы глупо!

Кёрли молча не сводил с неё глаз, словно всё ещё раздумывал, мальчик она или девочка. Флинн почувствовала, как в ней нарастает гнев. Не говоря ни слова, она протопала мимо него по коридору в следующий вагон.

Честно говоря, она очень даже верила Кёрли. Ведь если бы Йонте был в поезде, то несколько минут назад в купе мадам Флорет её разбудил бы он сам, а не только его запах.

Когда Флинн появилась в столовой на ужин, там уже было полно учеников. Огненно-оранжевые лучи заходящего солнца преломлялись в стоящих на столах графинах с водой и полосами ложились на лица и поблёскивавшие золотом галстуки. Их павлины повязывали, казалось, исключительно по вечерам. Кроме того, чтобы не простудиться на пути к столовой, почти все надевали сине-зелёные свитера или длинные жилетки.

Флинн остановилась с краю толпы.

Всех этих учеников ожидает большое будущее. И все они верят в это. Как это им удаётся? И как это удалось Йонте? Флинн нигде его не находила, куда бы ни смотрела. Слова «бесхозные вещи» глубоко запали ей в душу.

Рядом со стойкой самообслуживания стояла мадам Флорет. Заметив вдали Флинн, она тут же обратилась к ученикам:

– Уважаемые члены сообщества павлинов! Я должна… Может, вы послушаете меня, Йоунс-Касим? Как преподаватель и кондуктор я должна поставить вас в известность о том, что… Йоунс-Касим, кто вам, собственно, разрешил покрасить волосы в синий цвет?! – Мадам Флорет вытолкнула Флинн вперёд к стойке с едой, где стояли корзина ржаного хлеба и кастрюля довольно переваренного на вид горохового супа. – В общем, я должна сообщить вам, – и, поверьте, я делаю это крайне неохотно, – что сегодня утром мы приютили так называемого постороннего: Флинну Хтигаль. Она на какое-то время останется с нами и будет вести себя незаметно.

По толпе пробежал шёпот. Флинн несколько раз услышала слово «посторонний», произнесённое то скептически, то с любопытством, но всегда обозначающее кого-то чужого.

Находись Йонте среди учеников, он, в чём Флинн даже не сомневалась, положил бы конец этому перешёптыванию. А что он сказал бы на её месте?

– Я непав, а не посторонний, – выдала Флинн.

На несколько секунд повисла тишина, затем стоящая прямо перед ней высокая стройная девчонка громко расхохоталась. У неё была оливковая кожа и длинные волосы, и выглядела она намного взрослее, чем Флинн, вероятно, когда-либо сможет себя ощутить. Она носила белые узкие очки, на какие отважилась бы только очень уверенная в себе особа.