– Золотая мысль! А главное – свежая и оригинальная! – расхохоталась Рита.

– Ты, я так поняла, записала адрес Нольде?

– Да. Улица Соляная… Вот сейчас кофе выпьем и поедем. Кстати, а где твоя дочка, красавица Даша?

– У мамы.

– Дуры мы с тобой, Мира, вместо того чтобы заниматься собственными детьми, гоняемся по городу за какими-то призраками.

– Ты сегодня какая-то не такая… Перевозбудилась? Случайно, не выпила?

– Выпила. С самого утра. Знаешь, есть такие капсулы французские, вроде сиропа из абрикосов, словом, там аминокислоты, чтобы по весне не хандрить. Как примешь утром, так весь день чувствуешь себя сильной и здоровой и, главное, спать не хочется… Ладно, поехали, по дороге расскажу. Сарженор называется…

Телефоны Ларисы не отвечали. Концевич, обуреваемый желанием встретиться с ней, чтобы забыться и вернуться к своей прежней, пусть скудной на любовь, но все же какой-никакой жизни, был крайне настойчив – он звонил так часто, что длинные гудки, которые он слышал в ответ, превратились в сплошной, нервический гул и звон в ушах. Но Лариса так и не ответила. Между тем она, судя по всему, находилась «в зоне действия сети», и телефоны ее были исправны. Вот только ответного желания встретиться или хотя бы услышать своего любовника у нее не было. А ведь прошло не так уж и мало времени… Концевич никак не мог вспомнить, говорил он в ее присутствии о появлении в городе женщины, похожей на Веру, или нет – так все смешалось в его сознании. Понятное дело, что Лариса отошла на второй план. Быть может, Таня Маева сболтнула что-то лишнее, и Лара обиделась? Как бы то ни было, но Ларису терять он не хотел. А потому, не дождавшись обеда, он сказал секретарше, что у него важная встреча, и покинул кабинет, почти выбежал из конторы, сел в машину и помчался к Ларисе домой. Он долго звонил, даже пытался стучать в дверь, но потом понял, что если бы даже Лариса и спала крепко, то давно бы уже проснулась. Во всяком случае, она не стала бы слушать все эти дикие звонки и удары в дверь, даже если бы и не хотела его видеть, то все равно распахнула бы дверь и наорала на него, а то и запустила в него чем-нибудь тяжелым. Она такая, Лариса. И он в какой-то степени любил ее за это. За бескомпромиссность, прямоту, жизнелюбие и энергию, которой он питался всякий раз, когда держал ее в объятиях.

На шум вышла соседка. Осмотрела Концевича внимательно, после чего сказала вполне серьезно:

– Вообще-то дома она. Во всяком случае, я не слышала, чтобы выходила.

– А вы что, всегда знаете, когда она выходит или заходит?

– У нее дверь скрипит так, что петли хочется смазать… Понимаете, у меня беда, я плохо сплю, поэтому все звуки воспринимаю как шум.

Анатолий только после этих слов соседки обратил внимание на ее бледность и нездоровый вид.

– Но она не открывает.

– Говорю вам, на дома… Ночью к ней кто-то заходил, я слышала, как скрипела дверь, но ненадолго. Может, это были вы?

– Нет, – устало произнес Концевич. – Я не был. И что?

– Да ничего. Она весь вечер музыку слушала, такую грустную, красивую. Какая-то женщина пела на французском. Еще кофе варила.

– Да вы что, сквозь стены видите? – раздраженно спросил Концевич и сморщился, как от боли.

– Нет, но у нас такая система вентиляции, что, когда кто-то из нас что-то печет или варит кофе, то всегда унюхаешь. Вы извините, что я так много говорю, но мне кажется, что с Ларочкой что-то не так. Я долго прислушивалась, очень уж тихо. Обычно так бывает, когда Лары нет.

– Послушайте, что вы меня пугаете? Она может спать, наконец!

– Я чувствую…

Концевич достал свои ключи. Он пользовался ими всего несколько раз, когда привозил Ларе подарки, цветы или деньги: «Сюрприз, Ларочка».

– Вот увидите, ее действительно нет. Она не могла не открыть мне, она знала, что так упорно и долго мог звонить в дверь только я, – Концевич словно оправдывался перед соседкой. – Если хотите, пойдем вместе.

Он сказал это искренне. Настолько искренне, что даже сам удивился тому паническому, животному страху, охватившему его при мысли, что с Ларисой могло случиться что-то страшное. И теперь эта соседка была необходима ему, чтобы пережить это чувство, чтобы не раствориться окончательно в своих кошмарах.

– Да-да, пойдем, увидите, что только зря нагнали на меня страху…

…Лара лежала на полу, на ковре, вниз лицом. Руки и ноги раскинуты, вишневого цвета халатик задрался, обнажив голые белые бедра. На цветном, густом от узоров ковре она смотрелась как кинодива… Фрагмент криминального фильма. Не хватало только крови. На столе стояла чашка с остатками чая (на дне подсохший и потемневший ломтик лимона), бутылка коньяку, грязный, липкий на вид стакан и коробочка со снотворным.

Соседка, не растерявшись, первым делом бросилась к Ларе – щупать пульс. Она хватала пальцами ее безжизненную руку и давила, давила, словно пытаясь заставить кровь, застывшую в венах, биться, бурлить хотя бы потому, что к ней, к Ларе, пришли гости… Из вежливости. Концевич понял, что сходит с ума.

– Послушайте, я знаю, вы – ее друг, любовник, словом, близкий человек. Понимаете, вашей Лары больше нет. Она умерла. Я же говорила вам, что она дома, говорила… – рот женщины искривился, и она беззвучно заплакала.

– Вы говорили, что ночью к ней кто-то приходил. Кто? Кто к ней вообще, кроме меня, приходил?

– Разные люди, – соседка подняла на Анатолия полные слез глаза. – Самые разные. Но не сказать чтобы она была общительной, нет… Да и подруг-то у нее не было. У таких красивых девушек не должно быть подруг.

– Что, и мужчины тоже бывали?

– Да… иногда. Но вы не подумайте про нее плохо…

Концевич усмехнулся про себя: конечно, теперь, когда Лара мертва, зачем же говорить плохо? Но соседка могла и ошибиться.

– Если у вас такой плохой сон и вы все хорошо слышите, то скажите, кто у нее был этой ночью – мужчина или женщина? Каблуки стучали, черт вас подери?!

– Нет, не слышала, чтобы каблуки стучали. Но кто был – не знаю. Если бы знала, разве ж не сказала? Но только у нее точно кто-то был… Был… Послушайте, что вы стоите, как истукан? Надо же вызвать милицию. Разве вы не понимаете, что здесь случилось что-то нехорошее? Очень нехорошее?

– Может, она приняла слишком большую дозу снотворного? Хотя Лара ни при каких обстоятельствах не покончила бы с собой. Это не в ее характере. А если это сердечный приступ?

– Конечно, всякое может быть, но я никогда не слышала, чтобы Ларочка жаловалась на здоровье.

– Сейчас позвоню в милицию. А вдруг она жива? – вдруг встрепенулся Концевич. – Вы точно можете сказать, что она мертва?

– Конечно… Если не верите, вызовите «Скорую», там – профессионалы, они вам скажут, – поджав губы, обиженно проговорила соседка.